Михаил Козаков: «Ниоткуда с любовью…». Воспоминания друзей

Я горжусь, что мы вернули его в Россию! Он ведь здесь обрел не только своих зрителей, но и второе дыхание. Очень много успел сделать, и так интенсивно жил здесь, как не жил там.

После спектакля «Венецианский купец» он целый час сидел в гримерке, курил, медленно снимал грим, смотрел на себя в зеркало, потом в окно, о чем-то размышлял. Потом шел под воду, смывал всё с себя. Он даже не очень хотел принимать посетителей – книжку подписать или выслушать благодарность. А ведь после других спектаклей он очень охотно общался с партнерами, мог рассказывать анекдоты и травить байки. А здесь – нет! Он говорил, что так восстанавливается:

– Понимаешь, Андрей, играть злодея – намного сложнее, чем играть положительного или парадоксального героя. Это отнимает много душевных и физических сил. Это очень затратная вещь…

Мы с ним очень откровенно говорили в эти моменты. И можно было задавать ему любые вопросы. И он был в таком настроении, что ему не хотелось ни шутить, ни импровизировать. Я его в такой момент спросил:

– Зачем вы обнародовали информацию о своих связях с КГБ, ведь все люди, которые сталкивались с КГБ в советское время, об этом потом могильно молчали?!

Я уже не говорю об огромном количестве сексотов, которые до сих пор молчат. Как правило, в каждом театре был такой человек среди актеров, их специально втыкали. И некоторых даже знали коллеги. И Козаков сказал, что при всей ситуации он ничего серьезного не мог бы этим органам предоставить, потому что слишком любил виски, красивых женщин и собственно посольские тусовки. Он все время говорил им, что был сильно пьян и ничего не помнил. И они смеялись на эти его слова и прощали ему многое как актеру – мол, актеры люди эмоциональные, легкомысленные.

– Но вы же могли промолчать, зачем вам надо было открываться перед всеми?

– Знаете, Андрей, у меня в какой-то момент произошел некий щелчок. Я помнил, как все врали, и я был в этом потоке; но я понял для себя в последние годы, что не успею сказать всем «прости». Тем, кому я не успел сказать слова благодарности за то, что они для меня сделали, тем, кого обидел нечаянно – у всех прошу прощения в эти последние свои годы…

Я понял, что он уже задумывался, с чем предстанет перед Богом, или просто уже чувствовал себя перед последним судом. И не где-то там – на небесах, а внутри себя!..

– И мне стало легче. Я сказал правду в этом вопросе. Некоторые на меня смотрят с ужасом, некоторые – с восхищением. Те, кого я не раскрыл, ждут, что я назову их имена. А я не буду этого делать. Я это сделал не для кого-то, а для себя.

А потом была волна провокаций, но он промолчал…

У нас с ним до конца его дней была очень тесная духовная связь. Помню, уже в последние его спектакли у нас, в Театре Моссовета, иду я за кулисами по темному узкому коридору, и навстречу мне Козаков. Он уже не очень хорошо видел, и я его окликнул. Мы обнялись. И по тому, как он повис на мне, я понял, что он уже ослаб. И он так тихо шепнул мне на ухо: «Старик! У меня всё не очень хорошо». Он до этого никогда не жаловался. И я понял, что нам всем придется с ним скоро проститься…

Помню, после премьеры «Венецианского купца», когда был триумф, банкет, он сидел очень грустный. Я спросил, в чем дело, и он ответил:

– Я просто знаю, как я завтра проснусь. Сейчас так хорошо мне, а я проснусь, и, как всегда у меня бывает в паузе между работами, начну думать о смерти…

Я вспомнил, как он когда-то убежал со съемочной площадки «Пиковой дамы», которую собирался снимать. С криком убежал: «Старуха меня погубит!» Вспомнил это и тогда, когда мне самому предложили ставить «Пиковую даму» в Малом театре, и я, наоборот, не отказался – в память о Козакове. Так странно продолжаются мои отношения с ММ…

Как интересно, что при всей его кажущейся легкости, кураже, уверенности в себе, он был очень уязвим. Он был мистичен. Играл в какие-то игры с судьбой. И то, что в конце жизни он открыл все свои связи с КГБ, перед кем-то извинился, перед кем-то покаялся… По существу, сделал это только для себя ОДНОГО. Ему было совершенно всё равно, что подумают другие.

Так в памяти всё у меня и сложилось – и его одинокое сидение после банкета, и встреча в полутемном коридорчике за кулисами театра…

Владимир Кошевой

Другое поколение[31]

Про свои первые «телевизионно-кинематографические» впечатления писать не буду. Но уже в осознанном возрасте я хорошо помню и «Попечителей», и «Фауста», и «Маскарад». Как ждал анонсированную новогоднюю премьеру «Визита дамы», зная Козакова как режиссера многих любимых телекартин и спектаклей. И как потом долго переживал несоответствие новогоднего окружения праздника и трагического финала фильма.

Название спектакля «Русской антрепризы Михаила Козакова» «Возможная встреча» определило и наше знакомство, и дальнейшее общение. Мы должны были познакомиться после того спектакля, но… что-то не сложилось.