Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни

87. Борцовский союз.

Существует такой тип интеллектуала, которому тем меньше следует доверять, чем больше он подкупает вас искренностью своих стараний, так называемой «серьезностью ума», а часто и скромной беспристрастностью. Эти люди-борцы живут в состоянии перманентной схватки с самими собой, решениями, требующими полной самоотдачи. Однако дело обстоит вовсе не столь ужасно. Ведь для того, чтобы ставить на кон самих себя, у них есть надежное снаряжение, умелое применение которого одновременно выявляет ложность их борьбы Иакова с ангелом: стоит только полистать книги, изданные Ойгеном Дидерихсом

{209}

, или же сочинения, написанные определенного рода притворно-эмансипированными теологами. Их сочный лексикон порождает сомнение в честности схваток, организованных и проводимых их внутренней сутью. Все их выражения заимствованы из словаря войны, непосредственной опасности, настоящего уничтожения, однако описывают они всего лишь процессы рефлексии; и пусть эти процессы рефлексии могут быть связаны с опасностью смертельного исхода, как показали Кьеркегор и Ницше, на которых эти борцы любят ссылаться, они, эти процессы, совершенно точно лишены подобной силы у их непрошеных последователей, разглагольствующих о риске. В то время как сублимацию борьбы за существование они ставят себе в заслугу вдвойне – и в награду за одухотворенность, и в награду за мужество, – элемент опасности одновременно нейтрализуется за счет перевода борьбы внутрь, низводится до составляющей исконно самодовольного, отменно здорового мировоззрения. По отношению к внешнему миру они занимают позицию индифферентного превосходства – ввиду серьезности принимаемых ими решений он вовсе не принимается во внимание; его оставляют таким, какой он есть, а в конце концов и признают его. Их неистовые выпады – такие же декоративные побрякушки, как раковины каури у девушек-гимнасток, чье общество борцам так нравится. Танец с саблями срежиссирован заранее. Совершенно неважно, победит ли категорический императив или индивидуальное право, удастся ли кандидату освободиться от личной веры в Бога или вновь обрести ее, окажется ли он на краю пропасти бытия или столкнется с сокрушительным переживанием смысла, – он всё равно приземлится на ноги. Ибо сила, которая направляет конфликты, – этос ответственности и честности – всегда сила авторитарного рода, маска государства. Если они выберут общепризнанные блага, тогда в любом случае всё будет в порядке. А если они придут к бунтарским выводам, то, выгодно подав себя, будут соответствовать спросу на выдающихся, независимых мужей. В любом случае они как добрые сыновья одобряют инстанцию, которая могла бы привлечь их к ответственности и во имя которой, собственно, и был затеян весь этот внутренний процесс: тот взгляд, которому они предстают двумя тузящими друг друга школьниками, есть изначально взгляд наказующий. Борьбы на ринге не бывает без судьи: вся возня инсценирована обществом, проникшим в индивида, обществом, которое одновременно наблюдает за борьбой и участвует в ней. Его триумф тем фатальнее, чем противоположнее результаты: попы и наставники, чья совесть заставила их принять мировоззренческое вероисповедание, создающее им трудности в отношениях с властями, всегда симпатизировали преследованиям и контрреволюции. Как любому конфликту, который опирается сам на себя, присущ элемент одержимости, так и в накрученном самоистязании таится приготовившаяся к прыжку репрессия. Они разворачивают всю свою душевную активность лишь потому, что им не было позволено выпустить гнев и ярость вовне, и они готовы снова пустить борьбу с внутренним врагом в дело, которое, по их мнению, и так было в начале{210}. Их прототип – Лютер, изобретатель внутренней сути, бросивший чернильницей в явившегося ему во плоти черта, которого не существует, и при этом заранее целившийся в крестьян и евреев. Лишь искалеченный дух нуждается в ненависти к самому себе, чтобы со всей грубой силой продемонстрировать свою духовную сущность – неистинность.