Мир-Али Кашкай

Разумеется, новый президент знал о разговорах, которые велись в академических кулуарах. В отличие от своих предшественников он трактовал эти разговоры как скрытое соперничество, чего на самом деле, во всяком случае со стороны Кашкая, не было и в помине.

По всей республике началась тотальная смена старых кадров. Добралась она и до Академии. Академик — не партийный секретарь. Его с должности сдвинуть не так-то просто. А сдвинешь, он так и останется академиком. Случай же с Кашкаем вообще нестандартный. Он, как живой монумент, олицетворял историю Академии, и с этим, хочешь или не хочешь, приходилось считаться.

Так началась полоса мелочных придирок, болезненных уколов и укусов. То не пригласят на заседание, то откажут в выделении участка для дачи или начнется некрасивая тяжба с гаражом. Иной раз новый президент недовольно поглядывает в сторону академика-секретаря, явившегося на заседание президиума в легкой рубашке (когда-то Кашкай договорился еще с Мамедалиевым в жару обходиться без галстуков). Но на дворе уже другие времена, в кабинетах иные нравы, члены президиума должны выглядеть так же, как члены партийного синклита, которые в любое время года облачены в костюмы и галстуки, подобно зачехленным ружьям. А тут еще на пленуме ЦК вдруг вспомнили о давней дискуссии на страницах «Коммуниста».

«Отжившие порядки вздумали возрождать?» — грозно прозвучало на пленуме. По коридорам и кабинетам пополз слушок — это в адрес Мир-Али Кашкая. Морщится недовольно при встрече Гасан Багирович. И вновь слухи да перешептывания: «Не академический это вопрос — титул уважительности, не стоило Кашкаю затевать дискуссию»… И все ждут, как поведет себя в новой ситуации академик-секретарь…

А он, глядя на серый небосвод за окном и голые ветви деревьев, думает вовсе не о тучах, вновь чьей-то невидимой рукой сгоняемых над его головой. «Как много времени, сил и упорства требуется, чтобы привить традицию, и как мало нужно, чтобы люди забыли о том, чем жили и гордились», — размышляет он.

В 1953-м умер Сталин. В 1955-м расстреляли Багирова. Выходит, четырнадцать лет люди жили без страха. Стоило на них прикрикнуть, как сразу все притаились, притихли. А ведь никто не угрожает расстрелом, никого не ссылают в Сибирь. Тогда, в 1937-м, нашелся один, сказавший: «Не смолчу!» Отчего же присмирели все разом сейчас? Выходит, не в репрессиях дело? Или дело только в форме преследования? Исключат из партии, что делать простому ученому? Карьера поломана, чем жить? Вот и просыпается в них страх за себя, за детей, за будущее…

Откуда эти страхи-то? Да все оттуда, от стародавнего народного простодушия, из-за которого одурачивать себя позволяли. Оно, это простодушие — самое губительное для народа. Из него произрастают рабская психология и животный трепет перед начальством.

* * *

Критика прозвучала, шорох по коридорам пронесся, недовольство высочайшее высказано. Так что же предпримет Кашкай?

Документ из архива Кашкая (папка «Переписка с ЦК»):

«В газете «Коммунист» от 13.10.68 № 241 мною была опубликована статья под названием «О титуле уважительности». В ней подчеркивалось, что настало время ввести в национальный быт различные формы учтивого обращения, принятого в народе.

Полагаю, что было бы целесообразно вновь вернуться к данному вопросу, создать соответствующую комиссию для проработки проблемы и подготовки нужных предложений.

Академик-секретарь М. Кашкай»^{122}

.

Разумеется, никакой комиссии по запросу инициатора щекотливой темы создано не было. Не последовало ни устного, ни письменного ответа. Новое руководство, очевидно, полагало, что вопрос закрыт, на него дан исчерпывающий ответ на партийном пленуме и возвращаться к нему нет никакого смысла. Тем не менее разговоры вокруг Кашкая и будируемой им темы с национальным привкусом как-то сами собой прекратились. А жаль, что так бесславно кончилась эта затея по реанимации национальных традиций, предпринятая партийной газетой в самом конце оттепели. Нам и сейчас не пришлось бы подробно останавливаться на вообще-то достаточно далеком от профессиональных интересов нашего героя вопросе, если бы проблема не актуали-зировась много позже, с началом перестройки.

Национал-революционеры, возглавившие движение за демократизацию общества, оказались в большой претензии к советским формам обращения и первым делом ввели в обиход забытое слово «бек». Было в этой решимости нечто знакомое, большевистское. В отличие от них наш герой предлагал гражданам широкий выбор рожденных в гуще народной слов, полагая, что «уважительный титул трудно внедрить в сознание указом, лучше предоставить самому народу выбрать те понятия, которые он считает нужным применять в жизни. Другое дело — язык официальный, дипломатический, протокольный. Там надо навести порядок в соответствии с общепринятыми международными правилами»^{123}.