Мир-Али Кашкай

Не тогда ли, в нелегкие 20—30-е годы, он сформулировал свое жизненное кредо, выраженное поэтически, но с конкретной целевой установкой, что, несомненно, отражала свойственный ему в юности нравственный максимализм: «Крылья имеют многие птицы. Но не каждой из них удается взмыть высоко, на недосягаемую высоту».

Он будет часто возвращаться к этому образу в своих раздумьях, в откровенных беседах с учениками, детьми. И каждый раз эта жизненная формула будет наполняться новым смыслом и содержанием.

Тогда, в далекой юности, он выбрал свой путь. И знал, что главное — не останавливаться: взлетевший должен летать.

Простая, казалось бы, истина, но, чтобы ее понять, многим не хватает жизни.

* * *

Советская власть решила покончить с неграмотностью.

Кашкай, ежедневно совершающий утомительные поездки в Биби-Эйбат к рабочим-нефтяникам, с каждым днем убеждается, что ничего фантастического в этом социальном замысле нет.

Его старший брат Мир-Таги, закончивший к тому времени также политехнический, с группой таких же, как и он, молодых специалистов совершает регулярные выезды в отдаленные районы республики — агитирует молодежь учиться. Перед юношеским напором и азартом отступают даже вековые предрассудки — родители доверяют совершенно незнакомым людям из города забирать с собой в город на учебу даже девушек!

Сколько их, сельских парней и девчат, стали благодаря энтузиазму таких, как Мир-Таги, техниками, инженерами, врачами, педагогами?!

Ничего подобного на азербайджанской земле никогда не было. Народ, только что вышедший из феодального прошлого, из пожарища Гражданской войны, разрухи, голода и холода, словно одна большая семья, сел за парты. Грамотные учили остальных, всем миром тянулись к знаниям. Тогдашние азербайджанские интеллектуалы пошли в народ.

Это был редчайший час единения народа. Если когда и посещало республику чувство социальной ответственности, то, наверное, в эти непростые дни всеобщего обучения грамоте. В те годы, собственно, и закладывался фундамент нового Азербайджана, который тогда назывался Азербайджанской Советской Социалистической Республикой.

К 1927 году в организованных повсеместно пунктах по ликвидации безграмотности научились писать и читать свыше 100 тысяч человек.

Для Кашкая, как и для многих его товарищей, студентов, это начинание стало школой, если так можно выразиться, практического патриотизма, патриотизма на деле, без громких слов и красивых жестов. Тогда чуть ли не каждый день приносил новость, которая окрыляла, вдохновляла, питала надежды на лучшее.

Провели электричку, соединившую нефтепромысловые районы с центром города!

На Биби-Эйбате под руководством инженера Потоцкого засыпали бухту — вручную, лопатами да тачками! Это, по существу, первая в мире попытка добыть морскую нефть!

Открыты новые месторождения в Локбатане, на древнем острове Пираллахи!

Эх, большевики-большевики, если б не ваша классовая борьба, не репрессии да казематы! Впрочем, иногда думалось: а какая власть мирилась с политическими противниками?

Да, при всем том, это было удивительное время.

В Баку съезжались ученые, способные создать научную школу. В Бакинском политехническом начинал свою научную деятельность знаменитый физик, отец советской атомной бомбы Игорь Курчатов. Среди первых профессоров — основоположник подземной гидравлики, будущий академик Леонид Лейбензон, будущий член-корреспондент АН СССР Константин Красуский.

Бакинский политехнический после М. Кашкая даст путевку в жизнь Н. К. Байбакову (будущий сталинский нарком, бессменный председатель Госплана СССР), С. А. Оруджеву (будущий министр газовой промышленности СССР), А. Ализаде, Ш. Азизбекову, Ш. Мехтиеву — будущим академикам, основоположникам азербайджанской геологической школы. Целая плеяда известнейших имен, могучая кучка азербайджанской научной геологической мысли.

Такова уж роль нефти в истории человечества. Тесно сплетенная с мировой политикой, она заслоняет все остальное. Даже золото и бриллианты Аляски и Сибири меркнут перед ее могучим мифическим образом. Какой же научной силой надо обладать, чтобы в условиях общей нефтемании утвердить и развить собственное направление в геологии, равное по силе, глубине разработки нефтяному делу! И это притом что дорога в науке была отнюдь не гладкой…

«В 30-м он вынужден был уехать в Ленинград. До него перебрался в Москву Мир-Джамал…»

С чего бы это? Уже и тема научной работы была определена, и Мир-Али Кашкай был нарасхват у геологов-практиков. И вдруг вызов в кадры.

«Тут вот информация поступила…»

Кадровик, застегнутый наглухо в сталинский френч, смотрит куда-то мимо:

«Дело, разумеется, не в информации, это так, всякие небылицы. Но вы молоды, Кашкай, у вас все впереди. С родственниками своими будьте осторожны. О вас хорошо отзывается руководство. Говорят, у вас большое будущее. Именно поэтому осторожность вам не помешает».

У него не было врагов. Возможно, были завистники. В науке, как и в литературе, театре, кино, без этого не обходится. Но Кашкай умел располагать к себе людей. Он был мягок, незлобив, интеллигентен.

* * *