Мир-Али Кашкай

Не такой человек был Мир-Джафар Багиров, чтобы упускать что-либо, а тем более Академию наук, из-под своего жесткого контроля. Не терпел он и возражений, не умел прощать непокорных. В бурном потоке нелегких трудовых буден инцидент стал уже было забываться, и все уже решили, что президент Академии наук настоял на своем, как… Произошло это в 1947 году в здании Азербайджанской государственной филармонии, где, как обычно, проводилось важное партийно-правительственное мероприятие. После его окончания, покидая филармонию, М. Багиров внезапно повернулся к стоявшему поодаль президенту АН, и сквозь его роговые очки недобро сверкнули глаза: «Товарищ Мир-Касимов, довольно вам быть беспартийным. Давно уже настало время вступить в ряды партии». Филармония замерла. И в наступившей тишине раздался спокойный голос президента: «Это невозможно, товарищ Багиров».

Рассказывают, что, приехав через несколько минут на работу (Академия тогда располагалась не на проспекте Нариманова, а в двух шагах от филармонии, там, где ныне располагается Президиум АН Азербайджана), М. Мир-Касимов увидел коридоры помещения опустевшими — ни научных, ни технических работников, двери же собственного кабинета опечатанными. Так Национальная академия лишилась своего первого президента.

Что двигало 64-летним ученым, без колебаний возразившим всесильному партийному диктатору? Что означало его непреклонное «Это невозможно!»?

Учти, читатель, время, когда происходит это поистине драматургическое действо, послевоенное, место — партийное правительственное собрание и главное действующее лицо — Мир-Джафар Багиров в зените славы и всесилия. Имел ли в виду Мир-Асадулла Мир-Алескер оглы Мир-Касимов свое сеидское происхождение? Для главы азербайджанских большевиков Багирова это звучало бы вызовом — потомок Магомета не может быть большевиком! А может, он имел в виду, что на седьмом десятке лет, прожив вне политики несколько бурных эпох, трудно стать партийным человеком?

Может, и подумал бы Мир-Касимов о вступлении в партию, если бы к этому непростому решению пришел сам, а не вследствие сурового, унижающего человеческое достоинство предостережения «Хозяина». Как и все люди с развитым чувством собственного достоинства, Мир-Касимов не любил, когда на него давили, и в этих случаях действовал наперекор всему.

На следующий день Кашкай молча пожал руку своему другу и единомышленнику. А тот, прочтя в его глазах застывший вопрос, просто сказал: «Я не мог поступить иначе. Вы бы первым перестали меня уважать».

Позже многие ученые оказывались в положении Мир-Касимова. Не всем удавалось достойно выбраться из опасной ситуации. Легендой стал один из ответов М. Кашкая все тому же Багирову. Выступая на представительном собрании, на котором обсуждалась работа Президиума АН Азербайджана, академик-секретарь, говоря о нехватке кадров, заметил, что для подготовки классного ученого требуется минимум лет 15–20.

— Что же, следует годами ждать, пока вы раскачаетесь? — раздался суровый голос из президиума.

Зал замер. Смолк и оратор.

— Вам надо подумать о том, как сократить сроки подготовки научных кадров. Уверен, что достаточно и трех-четырех лет! Что вы на это скажете?

— Конечно, можно поступить и таким образом. Но что нам скажут за такую подготовку через пятнадцать лет — вот в чем вопрос. Брак из-за низкой квалификации инженера измеряется сотнями рублей. Неточность в научном исследовании может стоить миллионов. А то и больше.

Эти сюжеты я решил ввести в свое повествование не только для того, чтобы показать вольнолюбие отцов-основателей Национальной академии наук Азербайджана. Разные люди возглавляли ее в последующем. Были среди них и выдающиеся фигуры, и не очень. Всякое им приходилось выслушивать и сносить от общения с партийными вождями. Но тот уровень независимости, автономности, демократичности, который прививался в описываемые времена, так и остался воспоминанием о золотом веке азербайджанской академии. Он так и не получил своего развития. Увы… Хотя, справедливости ради, надо сказать и о том, что качество научных исследований и количество научных организаций, масштабы научного поиска выросли в последующие четыре десятилетия (до перестройки!) неизмеримо. Но это уже другой разговор.

«Вы уже умеете летать, набрали высоту. Так научите же этому искусству — летать высоко — ваших соотечественников…» — это был наказ Франца Юльевича своему любимому ученику.

«Да, это птица высокого полета!» — не раз говорил Кашкай, вспоминая первого президента Академии. Он летал действительно высоко и если учил людей чему-то, то прежде всего подниматься высоко над мелочами жизни, засасывающими даже очень сильных людей.

Тишина в Академии — не академическая. Молчание притаившегося страха. Опечатанные двери кабинета. Представляют нового президента — Юсифа Мамедалиева».