Мир короля Карла I. Накануне Великого мятежа: Англия погружается в смуту. 1637–1641

Враждебность в отношении католиков еще больше усилилась. Граф Россетти, папский посланник, однажды утром услышал громкий стук в дверь своего дома. К нему явились мировые судьи в сопровождении разгневанной толпы с намерением провести обыск в доме. Сохраняя невозмутимость и любезность, граф вежливо пригласил их войти и показал свои картины и произведения искусства. Сконфуженные, судьи удалились, принеся извинения. Тем не менее по прошествии нескольких недель Россетти, вняв настойчивой просьбе королевы, выехал из своего дома и согласился жить под охраной с королевой-матерью.

Позже король, чтобы обезоружить критиков, избавился от всех придворных католиков, оставив только личных слуг королевы. Короткое лето престарелого архиепископа Тобиаса Мэтью закончилось, он ушел не прощаясь, чтобы погрузиться в философские размышления за чашкой шоколада в кругу своих друзей в Генте. Уот Монтегю продержался дольше, полагаясь на протекцию своего отца, престарелого и набожного графа Манчестерского, и его брата, лорда Мандевиля, одного из самых известных пуритан в палате лордов.

Среди тех, кто помог королю защитить католическое меньшинство в Англии, первым был государственный секретарь Уиндебэнк. Он не был ревнителем какой-либо веры, его жизненные интересы ограничивались получением места при королевском дворе, преумножением своего состояния, основание которого было заложено еще его отцом и дедом, тоже слугами короны. Относительно же того, что он брал деньги от испанцев, выдавал лицензии, разрешавшие рекузантам, то есть лицам, отказывавшимся принимать участие в англиканских богослужениях, не платить за это штрафы и запрещавшие преследование римско-католических священников, то все эти дела были частью его работы. Он был маленьким человеком, который исполнял приказы, не забывая при этом обогащаться. Внезапно, охваченный жестоким холодом ранней зимы, он обнаружил, что он всего лишь одинокий заяц, пытающийся бегством спасти свою драгоценную жизнь от стаи своих преследователей – палаты общин. Джон Глинн, опытный барристер, придерживавшийся строгих кальвинистских взглядов, состоявший в Комитете по религиозным вопросам, сообщил, что 64 священника были освобождены из тюрьмы в предыдущем году по распоряжению Уиндебэнка и что более 70 грамот о помиловании папистов по всему королевству было подписано им; однако самый убийственный вывод заключался в другом факте. Полная сумма штрафов для рекузантов, собранная им в последние тринадцать лет, была чуть больше 4 тысяч фунтов. Они должны были платить шиллинг беднякам каждое воскресенье. Простой подсчет показывал, что если отчетность Уиндебэнка была правильной, то всего лишь около 146 католиков по всей Англии были оштрафованы. Уиндебэнк, услышав об этих обвинениях, поспешил домой и спрятался под кроватью. Посланцам палаты общин, отправившимся на его розыски, слуги сообщили, что он вернулся поздно ночью и, вероятно, проспал заседание. В парламенте его племянник и правая рука Роберт Рид напрасно пытался оправдать своего дядю. Затем он присоединился к нему, и под покровом темноты они отправились на побережье. Стоял густой туман, дул легкий ветер, и они наняли человека, который согласился переправить их в лодке через Ла-Манш. Когда за Уиндебэнком послали из палаты общин во второй раз, он был уже вне пределов досягаемости, во Франции. Он был в безопасности, но уже никогда не был столь счастлив, как прежде. Французский суд был снисходителен к нему, и он не был объявлен в розыск. Его приглашали на модные балы-маскарады, а однажды даже позвали на свадьбу племянницы Ришелье. Но он оставался по-прежнему безутешным, задавая себе вопрос, и всегда напрасно, почему его господин, его король, не оправдал его перед парламентом, просто сказав правду, что он только выполнял его приказы. Уиндебэнк не был рожден, чтобы нести тяжкую ответственность за свою службу или пожертвовать собой, проявив нерассуждающую лояльность, и он оставался до конца позорной жертвой.