Страффорд уже отсутствовал. Зная, что затевалось в палате общин и о чем его уже, вероятно, предупредили, он отбыл в Уайтхолл для консультаций с королем. Было ли принято какое-либо решение в результате этой встречи, остается неизвестным. Но Страффорд просчитался относительно скорости действий Пима и ошибся в выборе времени для своего возвращения. Когда он подошел к дверям палаты лордов, Пим совместно с делегацией палаты общин уже передал им обвинительный акт. Страффорд был вынужден уйти, но во второй половине дня он уже оказался в почетном заключении в резиденции Максвелла, пристава черного жезла. Он принял все это с выражением надменного безразличия, а некоторые знавшие его пэры открыто радовались его поражению. Могущественный владыка наконец-то пал.
Вернувшись в палату общин, Пим, продолжив вести наступление по всем фронтам, переключил внимание своих коллег на предосудительное поведение секретаря Уиндебэнка, и они начали обсуждать эту благодатную тему, когда гонец из палаты лордов проинформировал их, что граф Страффорд заключен под стражу. Члены палаты общин поблагодарили его за эту весть.
В течение следующих недель специально назначенный для рассмотрения обвинений, выдвинутых против Страффорда, комитет напряженно работал, допрашивал свидетелей из Ирландии и северных графств, тщательно анализировал бесчисленное количество поступавшей информации. Время от времени он делал сообщения, и пункты обвинения обсуждались в парламенте. На случай, если бы для обвинения не хватило твердых доказательств, Пим также рассматривал возможность принятия парламентом специального билля, согласно которому любое лицо могло быть осуждено за особо тяжкое преступление. И тогда со Страффордом удалось бы быстро расправиться. Подобный парламентский билль просто
Продолжалась подготовка к суду над Страффордом, но это не мешало палате общин рассматривать и другие вопросы. Пим намеренно не позволял делу по обвинению Страффорда стать «главной проблемой» в данный момент, которой только бы и занимался парламент. Каждый день в палату общин продолжали поступать претензии и жалобы. В первую очередь они касались вероисповедных вопросов. Критика религиозной политики короля объяснялась в первую очередь тем, что он покровительствовал католикам, и при архиепископе Лоде все больше усиливалось их влияние в церкви. Члены палаты общин категорически отказывались принимать причастие в Вестминстерской церкви Сент-Маргарет до тех пор, пока алтарная преграда не была удалена, а престол не перенесен в центральный неф. Но ни один член парламента еще не высказался ни против организационной стороны церкви, ни против епископата в целом. Симпатия к шотландцам вовсе не предполагала рабское желание подражать во всем их поведению, и, хотя всего лишь меньшинство в палате общин было настроено оппозиционно к епископату, Пим, зная об этом, не поощрял в данный момент их необдуманных устремлений, чтобы не вызвать раскол среди своих сторонников.
Самый умный оппонент Лода в самой церкви, Джон Уильямс, епископ Линкольна, 16 ноября при всеобщем ликовании народа занял свое место в палате лордов. Он просидел в Тауэре более трех лет с перерывом в несколько недель, когда был выпущен под залог, чтобы мог посещать заседания Короткого парламента, но ему не дали этого сделать. Уильямс, умеренный церковный деятель, который всегда критиковал Лода за его сосредоточенность на обрядовой стороне церкви, теперь имел славу мученика и прекрасно осознавал прочность своего положения. Его друзья в обеих палатах парламента были в основном и друзьями Пима. Это были Бедфорд, Сэй и Хэмпден. Епископ отличался умом и тактом, обладал присущей валлийцам живостью и очарованием. Он был также человеком честолюбивым и после своего долгого отсутствия видел себя новым создателем и деятелем церкви, который исправит фатальные ошибки архиепископа Лода, поможет церкви встать на срединный путь и восстановит протестантский епископат, основанный на человеческой любви и поддержке лордов и джентри.
Еще большие толпы горожан, чем те, которые приветствовали епископа Уильяма во время его переезда из Тауэра в палату лордов, выстроились вдоль улиц Лондона две недели спустя, 28 ноября, для триумфальной встречи Принна и Бертона, а еще несколькими днями позже так встречали и Баствика. Среди сочувствующих им были и известные люди, которые сопровождали их в экипажах, держа в руках веточки розмарина, напоминающие о памяти и постоянстве. Серо-зеленый цвет розмарина, цвет моря, символизировавший свободу и царство Иисуса Христа, стал в течение следующих десяти лет знаком отличия деятелей крайних взглядов, которые считали, что все люди свободны и равны перед Богом.