Мир короля Карла I. Накануне Великого мятежа: Англия погружается в смуту. 1637–1641

Христианин, политик, слуга – таким предстает этот человек в своем письме. Предстоя почти неизбежному концу, но движимый глубокой верой и личной преданностью монарху, Страффорд хотел снять бремя с души короля. Но пока было неясно, чем закончится процесс, у него оставалась слабая надежда, что это намеренное освобождение короля от данного им слова переложит ответственность за его жизнь и смерть на лордов и послужит делу спасения короля и его самого.

Он написал письмо вечером 4 мая. А утром 5 мая Комитет по расследованию заговора в армии, как его теперь называли, сделал свое первое сообщение в парламенте, и был отдан приказ послать за теми офицерами, которые, как подозревали, были к нему причастны. В течение следующих 24 часов большинство из тех, кого собирались допросить, бежали из страны или каким-то образом исчезли из поля зрения общества. Только полковник Горинг спокойно оставался в Портсмуте. Друзья королевы вряд ли могли повести себя хуже, их бегство, казалось, доказывало их вину и оправдывало самые невероятные предположения.

7 и 8 мая толпа в Вестминстере стала еще плотнее. Порты были закрыты, и причалы Лондона опустели. В то время как палата общин предпринимала необходимые меры безопасности в основных морских портах, особенно в Халле и Портсмуте, и на побережье Кента, горожане на улицах Вестминстера только и говорили, что о вторжении. Говорили самое разное: в Ла-Манше видели то ли французские, то ли испанские, а то и ирландские боевые корабли. Когда лорды в своих экипажах направлялись в парламент на окончательное голосование за билль об опале, они с трудом пробивались через толпы народа, громко призывавшего: «Требуем правосудия!»

Бедфорд умер в конце недели. Лорд Бристоль потерял контроль над парламентом. Епископы отказывались голосовать. Король не понял, какую пользу он мог извлечь из письма Страффорда. Только 48 лордов присутствовали в палате, когда пресловутый билль был поставлен на голосование. Против голосовали всего 11 из них.

В воскресенье, 9 мая, билль об опале был положен перед королем в Уайтхолле. И людские толпы, собравшиеся в окрестностях дворца, замерли в тревожном ожидании. Король сохранял спокойствие, у него не было страха. Королева, глубоко удрученная и обеспокоенная бегством своих друзей и провалом военного заговора, то впадала в гнев, то терзалась приступом слезливого отчаяния. Она никогда не разбиралась в конституционных вопросах, которые теперь во время суда над Страффордом так обострились, и сам лорд к тому же никогда не вызывал у нее симпатии. Поэтому в настоящее время она не была готова, да и не желала помочь королю спасти Страффорда.

Испытывая нараставшую тревогу, король призвал к себе судей, чтобы посоветоваться с ними и выяснить подробнее, что гласит закон о деле Страффорда. Когда они ушли, сомнения по-прежнему терзали его. Он жаждал духовного руководства. Как он мог согласиться поставить подпись под биллем об опале, когда его совесть не позволяла ему это сделать? Письмо Страффорда могло освободить его от обязательств перед ним. Но оно не освободило его от обязанности перед Богом. Именно по этой причине, и никакой иной, он решил вызвать к себе тех, чьему духовному руководству доверял. Среди них был примас Ирландии архиепископ Ашшер, который на тот момент был с визитом в Лондоне. Архиепископ получил послание от короля, когда совершал богослужение в церкви Святого Павла в Ковент-Гардене, и потому ответил, что может встретиться с его величеством, только когда исполнит свой долг перед Богом. Это был тот ответ, который пришелся по душе Карлу. Однако Ашшер, встретившийся с ним позже в тот же день, дал ему категоричный совет: ни в коем случае король не должен поступать против своей совести. Уильям Джаксон, епископ Лондона, разрешил моральную проблему в том же духе и дал столь же твердый ответ.

Епископ Уильямс начал разговор издалека в очень своеобразной манере. Он указал королю на то зло, которое может воспоследовать вследствие его отказа пойти навстречу чаяниям народа. Он подчеркнул двойственный характер королевской власти: с одной стороны, Карл выступает как монарх, с другой – как частное лицо. Король, как человек, по совести не может признать виновность Страффорда, но как это совместить с обязанностями монарха? Не должен ли будет король в данном случае взять на себя ответственность за возможное кровопролитие? Он должен пойти против диктата совести и как человек, и как король, какое бы решение ни принял. Будучи королем, разве он не отвечает за свои поступки перед Богом, от которого ему дается власть? Доказательство было глубоко аргументированным. Это произвело впечатление на короля. То, что раньше представлялось ему как преступление против его совести, теперь предстало перед ним в новом свете – как долг; со слезами на глазах он дал согласие на принятие билля об опале. «Положение лорда Страффорда счастливее, чем мое», – заключил король.