Мировая революция. Воспоминания

Когда я приехал в Америку, то нашел всюду в официальном мире и в широких кругах, несмотря на обличение Клемансо, еще очень сильное австрофильство, а потому у нас было много работы против Австрии. Но наша пропаганда удавалась всюду: в общественном мнении целой Америки, в вашингтонском обществе, а также в иных городах и вообще среди широких политических кругов. Наши статьи, интервью, лекции, меморандумы и т. д. изо дня в день привлекали к нам симпатии приверженцев. Политически действовал исторический аргумент, что по праву наше государство еще существует и что у него такие же права, как по крайней мере у Венгрии; в этом отношении мы могли ссылаться на свидетельство книги Вильсона о государстве (The State). Действительны были аргументы об избирательных преимуществах дворянства и вообще обо всех недемократических учреждениях; факт, что немцы и мадьяры, то есть меньшинство, угнетали большинство граждан, всегда и всюду действовал весьма сильно. Столь же сильно действовали сообщения об австрийских и мадьярских жестокостях, совершенных над нашими гражданами, как над гражданами других народов. Мы приводили доказательства из публикаций проф. Рейса и др.

Серьезным был аргумент, который нам давали мадьяры и немцы своей ложью и неправдой; опровергая их, мы всегда выигрывали. Пример: на собрании, устроенном мадьярофильскими пацифистами, оратор бессовестно лгал, что мадьяры в 1870 г. в парламенте протестовали против аннексии Эльзас-Лотарингии; я изобличил оратора и указал, что это случилось в чешском парламенте, в то время как венгерский парламент высказался под председательством Андраши за нейтралитет Австро-Венгрии, чем, конечно, помог Пруссии. Тот же Андраши шел с Бисмарком, так что de facto мадьяры положили начало тройственному союзу и его политике. Этим аргументом я мог и должен был часто пользоваться против мадьярской пропаганды.

Как и всюду, задачей пропаганды было ознакомить Америку с нашей политической и культурной историей; о чехах и бывшем чешском королевстве знали, но затруднения возникали со словаками; их не знали, и американцы с трудом понимали, что они составляют часть нашего народа.

Американцев нужно было убедить, что наш народ хочет быть свободным и к свободе стремится. В этом случае приходилось опровергать постоянно повторявшиеся указания, что чешские вожди и передовые личности не выступают дома враждебно против Австрии. То опровержение, с которым там выступили в январе 1917 г., ставили нам на вид еще и в Америке. Довод был тем более действительным, что, казалось, оно подтверждает мнение Вильсона.

В противовес мы приводили и постоянно повторяли, что опровержение без сомнения было вынуждено, и парализовали его позднейшими заявлениями. В этом, как уже было упомянуто, нам помогла интерпелляция немцев в декабре 1917 г.; мы ее приводили как доказательство что наш народ действительно борется против Австрии.

В том же смысле была использована декларация 6 января 1918 г., а для словаков мы воспользовались сватомикулашским манифестом (1 мая), несмотря на то что текст в том виде, как мы его получили в Америке, был очевидно неполный или фальсифицированный венгерской цензурой.

Наша антиавстрийская пропаганда усиливалась пропагандой остальных народов Австро-Венгрии. В своих статьях и различных публикациях мы защищали также права прочих народов, а с руководящими лицами среди югославян, поляков, малороссов, румын и итальянцев мы были в тесной связи. Очень часто бывали совместные совещания. Римский конгресс был для нас полезным оружием, то же самое можно сказать и о Среднеевропейской унии.

Хорошо действовало доказательство, что и Австрия виновата в войне. Австрийская и венгерская пропаганда сваливала всю вину войны на Германию; мы доказали, что велика вина и Австрии.