Миссия «Лучшая подруга»

Я поправила шляпу и затянула покрепче пояс халата, словно генерал, оправляющий форму. Затем оставила их обоих в каминном зале и прошествовала наверх, намотав нитку шарика на указательный палец. На каждом шагу у меня тряслись коленки, во рту пересохло. Когда я добралась до апартаментов, то чувствовала себя измождённой. Очень трудно сохранять решительный вид, когда на самом деле ты полна страха. Но в каком-то смысле эта ситуация придала мне сил.

Завтра я сяду в самолёт и полечу через полмира, чтобы встретиться с лучшей подругой. Будь что будет. Наш план надёжен, и остановить меня невозможно. Если я чего-то хочу, то хочу этого по-настоящему, а уж на сей раз тем более.

Я сняла шляпу и повесила на спинку стула.

Прежде чем лечь в кровать, принесла из ванной комнаты шпильку для волос и проткнула с её помощью шарик.

Тот лопнул с громким хлопком.

После этого я натянула на голову одеяло, но, как ни старалась, в эту ночь больше ни на секунду не сомкнула глаз.

Как Пандекраска Пампернелла пропала

Одиннадцать часов спустя мы уже были в воздухе. Чтобы общаться даже сквозь шум, мы нацепили наушники с микрофонами. На Пандекраске Пампернелле эти наушники смотрелись как два ведра. Боясь испортить причёску, она надевала их так осторожно, что нам пришлось ждать целых десять минут, прежде чем она была готова к вылету.

– «Валенсийская файера»[5] – очень хрупкая причёска, – пояснила Пандекраска Пампернелла.

Наш вертолёт приближался к месту встречи, похожему на белую звезду, упавшую с неба. Издалека казалось, что звезда эта размером с дом. Но когда мы приблизились, выяснилось, что её уместнее сравнить с футбольным стадионом.

Пилот не сразу сообразил, что именно здесь мы планируем совершить посадку, а когда до него это дошло, он лишь покачал головой и снова начал набирать высоту, то и дело повторяя два никому непонятных слова.

– Кто-нибудь знает монгольский? – спросил я.

Пандекраска Пампернелла и Сянь Сянь Юй синхронно покачали головами. Как бы я хотел, чтобы профессор Мосс была с нами! Она знала одиннадцать языков и запросто могла бы обмениваться с пилотом рецептами. Сянь Сянь Юй попробовал заговорить на русском, но безуспешно. Затем перешёл на китайский, и тогда пилот наконец его понял.

– Он говорит, что вертолёту негде садиться, – перевёл Сянь Сянь Юй.

Мы подались вперёд так резко, что уткнулись лбами в оргстекло. Под нами лежала двадцатиконечная белая звезда. Она и правда была мало похожа на взлётно-посадочную полосу.

– А что же тогда там, внизу? – спросила Пандекраска Пампернелла.

Сянь Сянь Юй снова повернулся к пилоту, который нервно покусывал губу. Мы облетели звезду уже, наверное, в десятый раз. Судя по всему, пилот не собирался добровольно опускать нас на землю. Его ответ оказался кратким.

– Это кладбище, – перевёл Сянь Сянь Юй. – Кладбище лошадей.

Мы с Пандекраской Пампернеллой содрогнулись. Теперь мы смотрели на белую звезду другими глазами. И хотя я перед вылетом дважды сверял координаты, меня не покидало ощущение, что мы прибыли не туда.

– Наверное, лучше нам приземлиться где-то ещё, – решила Пандекраска Пампернелла.

Посадку произвели в пятидесяти метрах от кладбища. Мы вышли из вертолёта. Как давно я не видел такого простора! Всё вокруг нас цвело, зеленело и кипело жизнью. Среди всех этих красок было странно видеть звезду, выложенную из костей, – последнее пристанище для тысячи с лишним лошадей.

– Я читал об этом обычае, – сказал Сянь Сянь Юй, присев на краю кладбища. – Так в этих краях выражают почтение не только умершим лошадям, но и… – он поднял человеческую кость, видимо часть стопы, – погибшим наездникам. Не забывайте, мы находимся на земле, где лошадей больше, чем людей. У местных жителей особые отношения с животными, и это кладбище – тому подтверждение. Лошадей и всадников хоронят вместе, чтобы они не разлучались и после смерти. Сама смерть здесь имеет иное значение. Это не конец, а переход.

– Переход куда? – спросила Пандекраска Пампернелла.

– В другую жизнь, где лошадь и всадник встретятся вновь, – ответил Сянь Сянь Юй.

Я заметил, что Пандекраске Пампернелле эта идея пришлась по душе. Она села рядом с телохранителем, устремив взгляд на кладбище. Кости она, однако, трогать не решилась.

– Когда меня не станет, – заговорила она через некоторое время, – и когда не станет Снежинки и Пятнышка, я хочу, чтобы наши кости тоже вместе покоились под лучами солнца.

Позади нас раздались шаги.

Пилот вышел из вертолёта и встал рядом с Пандекраской Пампернеллой. Взглянув на кладбище, он опустился на колени и приложил руки воронкой ко рту, как будто хотел крикнуть в даль. А потом тихо запел. Пандекраска Пампернелла и Сянь Сянь Юй не смели пошевелиться. Они сидели молча, пока пилот не поднялся на ноги и не отряхнул брюки. Затем он вернулся к вертолёту как ни в чём не бывало.

Мы огляделись.

Вокруг не было ни души. Ни единого дома, ни единой дороги. Не было ни тенька, в котором мы могли бы укрыться, ни киоска с мороженым. Когда перестали крутиться лопасти вертолёта, ветер стих, и было душно, как в сауне.