Младшая сестра Смерти

— А что будет, если застрять тут? — уточняю я.

— Сдохнешь, — хором заявляют мои спутники и обмениваются взглядами.

— Будешь слабеть, а потом все, — добавляет Гриф. — Рано или поздно кто-то заметит, что тебе плохо, сделает выводы и выкачает из тебя остатки жизни.

— Это место не предназначено для людей, малыш, — подытоживает сатир. — И хватит болтать об этом, даже у тумана есть уши.

Некоторое время мы идем молча. Чавкает под ногами размякшая земля. С неба опять начинает сыпать морось. Я искоса поглядываю на сатира и прикидываю: может ли нечисть промокнуть и простудиться? Хорошо, что у него хотя бы есть пиджак.

— А куда мы идем? — шепотом спрашиваю я, поплотнее запахивая пальто. — Понимаю, мы ищем зеркало. Но зачем?

— Чтобы пройти сквозь него и вернуться в наш мир. — Гриф говорит именно то, что я хочу услышать.

— А у нас точно получится? Ну, пройти? — Мне вспоминаются неудачные опыты в бабушкиной квартире.

— Со мной — получится. — Король произносит это таким тоном, что ему трудно не поверить. Помолчав, интересуется: — Какое у тебя по счету задание?

— Четвертое.

— Ты быстро движешься к цели, Грипп Петрова. Какой бы она ни была. И что же там, в четвертом свитке?

— Пройти сквозь зеркало, — говорю я. — Удачное совпадение, да?

Гриф фыркает:

— Удачнее не придумаешь.

— Отвечать честно на все вопросы, — бурчит сатир, — твоя самая раздражающая черта, малыш.

— А твоя — заманивать меня в ловушки, — отвечаю я и чуть не сажусь на шпагат, когда ноги разъезжаются в стороны. — Блин! Долго нам еще идти?

— По человеческим меркам часов восемь-девять. А что, наша маленькая принцесска уже выбилась из сил?

— Неблизкий путь. — Гриф качает головой. — Туман все гуще, и температура падает. Придется заночевать.

— Слабаки, — бросает сатир.

— Посмотрел бы я на тебя, если б ты не выпил ведьминой крови. В общем, пройдем столько, на сколько у Грипп хватит сил. Потом устроимся на ночлег.

— А тут есть гостиницы? — спрашиваю я.

У сатира вырывается хриплый смешок, а Гриф хлопает себя по поясу и произносит:

— И под каждым ей кустом был готов и стол, и дом. — Поправив сползший шарф, он поясняет: — Все, что нужно, у меня с собой.

«Все, что нужно» оказывается сильным преувеличением. Об этом я узнаю часа через три или четыре, когда ноги окончательно отказываются хоть на миллиметр отрываться от земли. Колени стучат друг о друга. Икры тяжелеют. А ступни… о них даже думать больно.

Сатир пропадает в тумане и через несколько секунд приволакивает корявое бревно. Усаживает меня на него. В ляжки и ягодицы впиваются острые сучки, но это лучше, чем упасть лицом в грязь от усталости. А я очень, очень близка к этому.

Сижу. Смотрю, как изо рта вылетает пар и смешивается со смогом. Ни мыслей, ни чувств — одно бессилие.

Гриф протягивает флягу и говорит:

— Два глотка, не больше. Воду надо беречь.

Потом он достает из сумки скомканный кусок целлофана и тоже дает мне.

— Обернись пленкой и ложись спать. Это поможет сохранить тепло и не промокнуть. А мы пока попробуем развести костер.

— Ты серьезно? — на всякий случай уточняю я.

Трефовый король по-своему трактует мое удивление:

— Ну да, дрова сырые, но может получиться. У меня есть немного жидкости для розжига.

— Нет. Я про пленку, — поясняю я. — Мне придется лечь на землю? То есть прямо сюда? А вместо одеяла использовать, эм-м, пакет?

Я вовсе не «принцесска», что бы там ни говорил сатир, но не могу представить, как спать в таких условиях. Была б хоть картонка, чтобы подложить под спину, и какое-никакое покрывало. Эх, надо было все-таки захватить из «Головореза» пару вещичек. В общем-то, если подумать, в номерах было почти уютно. Все, как говорится, познается в сравнении.

— Не вместо одеяла, а вместо спального мешка. И нужно не накрыться, а именно обернуться. Иначе промокнешь. — Гриф, растолковав такие «очевидные» вещи, исчезает в непроглядной пелене. Оттуда продолжает доноситься его голос: — Только попробуй что-нибудь выкинуть. Недосчитаешься пары конечностей. — Подозреваю, что эти слова адресованы все-таки не мне, а сатиру.

Развернув пленку, я кое-как заматываюсь в нее и ложусь на землю. Чувствую себя нелепой гусеницей, а главное, мне все равно холодно и сыро. Целлофан прилегает к лицу и скоро становится противно-влажным из-за дыхания.

Слева и справа хлюпают шаги — то приближаются, то удаляются. Страшно: вдруг там, в тумане, бродят не только сатир и король. Лимо остался без щупалец, но он жив и может вернуться. Раненый хищник, говорят, во сто крат опаснее, чем здоровый.

Я моргаю и, видимо, отключаюсь на время. Когда снова открываю глаза, смог окрашен в оранжевый цвет. Совсем рядом потрескивают горящие дрова. Тихий голос увещевает: «Никого не впускай в свои сны, малыш!» А другой добавляет: «Ничего, отпугнем». Мне тепло. Наконец-то тепло. Не вдумываясь в смысл слов, я опять погружаюсь в дрему.

Собака. Большая мохнатая собака. Она лижет мне лицо.

Ой, как щекотно и мокро!

— Прекрати, — хриплю я и просыпаюсь.