Мое частное бессмертие

– Полчаса оплатили? – задрав обшлаг шинели, он на часы глянул. – Полчаса и прошло! А фраеров тут нет!..

Беспокойство и тоска изъели меня в минуту.

И тогда, совсем не церемонясь, Косой подошёл и раскрытой пятернёй повернул голову мою в другую сторону, вдаль по рукаву реки, стоявшей в тяжёлых льдах.

Там, в усиленной близким пламенем темноте, не рассмотреть было ничего живого. Только отрывистый, будто ножиком карандаш очинивают, собачий лай с окраинных дворов на горе.

– Ну! Огонь! – велел он. – Но только обманули дурака! Они уж на русском берегу!..

– Кто… на русском берегу? – пролепетал я. – Идл-Замвл?..

Глупее вопроса трудно было придумать.

– Самого Московича дочь! – ответил он со смехом. – Пока… ха-ха… костром тебя отвлекали!..

– Меня?.. Зачем?..

– Не знаю!.. Говорят… гм-м… что и Sophie L. твоя с ней!.. Но не знаю!.. За что купил, за то и продаю!..

2

Sophie L и Хвола. По ту сторону Днестра. 1935.

Когда в Рыбницком НКВД Хволе Москович предложено было самой определить свою национальность на основе нац. самосознания, она определила себя молдаванкой. Так Софийка научила (с которой вместе перебегали). И впрямь это ускорило процедуры (ИИП-42[20]). Численность молдаван в Молдавской АССР уступала численности украинцев и русских. Местный НКВД был заинтересован в притоке коренного населения.

Записали в училище сахарного завода, поселили в общежитии.

Все другие учащиеся были из советских сёл (одесская Бессарабия). Хвола пробовала навести с ними товарищеские отношения, но поняла, что отпугивает их своим внешним видом: полнотой, рыжими волосами.

Даже спецодежда, единая для всех, не сделала её как все. Город Рыбница, Молд. АССР, февраль 1935.

Софийку меньше сторонились. Она была с гладким волосом, худая. В разговоре произносила слова быстро-быстро, чтоб утопить акцент. К тому же она стала называть себя «Соня». Это вполне советское имя.

Не то что «Хво-о-о-ола».

По воскресеньям Хвола уходила на рынок – говорить по-русски с молдаванами, русскими, украинцами. Подражать их разговору.

Софийка высмеяла её старательность: мол, с ними не говорить надо!

«А что же тогда с ними надо?» – удивилась Хвола.

И… отвела глаза.

Столько пугающей ясности выступило в лице подруги.

«С ИИП-42, – внушала она Хволе, – мы всегда будем перебежчики! До гроба! Особенно в этой дыре! Но – рванули в Тирасполь, а?! Там набор кадров на заводы, обучимся советской специальности! Получим паспорт СССР! Будем как все!»

«В Тирасполь? Без открепления? – ужасалась Хвола. – Я не могу!»

Тогда Софийка припугнула: ты как хочешь, а я рвану!

Поражал её авантюризм: наврала в НКВД, что ей 19 лет, чтоб в дет-приёмник не посадили. Hанялась на поденку в дом советского инженера и все деньги тратит на духи-помаду. В суповой кастрюле варит тушь для ресниц. А теперь вот – в Тирасполь без открепления!

Хвола не могла без открепления.

Она оделась, привела голову в порядок, чтобы идти к секретарю училища за откреплением. Но, едва представив его: в белой украинской рубахе, толстого, с бородавками по всему лицу – охнула и не пошла. Такой он крикун.

Но Софийка права: нужна советская специальность! В училище – не то. Объявляли, что выучат на технологов (сахарного производства). А на деле? Буртованье свёклы в подвалах с крысами.

И насчёт ИИП-42 – Софийка права: клеймо на всю жизнь.

Уехали без открепления.

3

В Тирасполе не знали их прошлого. Но сюда съехались толпы из бывшего вольнонаёмного состава армии. Этому контингенту всё доставалось в первую очередь: работа, профтехшколы, расселение по общежитиям.

Сняли комнату у сторожа кладбища, вдовца. Он был жлобан. Но согласился не брать денег за постой, а чтоб с подёнкой помогали (стирка, огород). Угадал, что Софийка проворная. Сам он промышлял незаконной выпечкой опресноков и открытым попрошайничеством. И не скрывал сионистских мнений, неприемлемых для девочек.

…В марте город наводнили многодетные семьи с Украины. Про них распускали жуткие слухи – будто бы они ели человечину в голодное время и теперь дали подписку о неразглашении.

Обстановка в городе стала тёмной.

Тогда сын сторожа говорит: бегите в Харьков, я там учился на электромеханика и мечтаю вернуться. Это огромный город, в нём жизнь кипит.

И дал адрес своего дружка в Харькове. Некоего Петра.

«Это золотой парень, тоже с ИИП-42, но выправил метрику и теперь как все!.. Попросите, чтоб и вас научил!..»

Между тем он не отходил от Софийки. Ну просто ни на шаг.

Лица их сделались как одно. Ресницы – и те хлопают одновременно.

Перед сном в темноте Софийка заплакала тоненьким голоском и, дождавшись, пока Хвола услышит и посыпет испуганными вопросами, открыла, что она и Рэм (сын сторожа) стали супруги, и её планы поменялись. Завтра она едет в Харьков, где выправляют метрики на как у всех, а на другой день обратно к Рэму.

«Но только не оставляй меня, Хво!.. – взрыднула она. – Ведь ты мне как сестра!»

«Не оставлю! – пообещала Хвола. – Но только… не понимаю я тебя! Вчера – господин Адам… Сегодня – Рэм!..»