Читаем Мое частное бессмертие полностью

Мое частное бессмертие

«Шли на разметку огородов. Шеренгами по ул. Искра (8-А, 8-Б, 8-В классы). Hа перекрёстках останавливали напор школьной толпы. Это было непросто. Лебедев нёс зонт над собой и Вербицкой Е.М. (преп. истории). Зонт выкручивало от ветра. Лебедев новый в коллективе. Да и в педагогике новый. Он не понимал, что можно, что нельзя педагогу школы. Hа ул. Мичурина, возле стоматол. поликлиники, бросил Вербицкую Е.М. с зонтом, а сам кинулся к киоску через дорогу (за сигаретами). При возвращении в колонну ему было сделано строгое замечание (мною). И указано выбросить сигарету на месте. Потом шли через магалу (старые Боюканы). Здесь всё как при царизме: немощёное, кривое. Из-за воды земля едет под ногами. В Ботанический вошли с тылов. Красные лоскуты стали попадаться в траве: разметки других школ. И тогда вдалеке острая молния выдала себя в тёмном небе. Затяжная, в 3 ступени. Гром стукнул. Раскат его был такой близкий, что колонну потрясло. Девчонки заревели от страха. Дождь стал опрокинуто-сильным. О том, чтоб в таких погодн. условиях производить разметку огородов, не могло быть и речи…».

Но за платановой рощей показалась каменная городня[27]. Целый блиндаж, полуушедший в землю.

Привели всех вовнутрь. Объявили привал.

Теперь Лебедев вольно курил в дверях.

Небо обросло водой. Мутные медузы папоротника плыли по его течению.

В отдаленье на холме парили Новые Боюканы: строительные каркасы, подъёмные краны со стрелами.

И вода всё прибывала в Ботаническом.

Потоп.

Лебедев стал искать взглядом дуру-англичанку (обругавшую его за сигарету). Она – старшая по отряду. Будем ли эвакуировать детей?

Увидел её в обратном углу.

Она через голову снимала мокрый свитер.

Свитер буксовал на лбу.

Всё её тело присягнуло усилию, и фуфайка, выбившись из рейтуз, оголила мясную полоску живота.

А далее было вот что: скорчевав свитер и угадав, откуда наблюдают за ней, она посмотрела на Лебедева. Во всём просторном помещёнии, в десятках голов, затылков, спин – определила его. И в лице её была одна смущённая женственность. В одну минуту она женщиной себя почувствовала. Впервые. Как так? А вот так. Замужем 11 лет (один сын 9,5 лет, один выкидыш, были аборты…). И вдруг, вот только сейчас, женщина. Прикосновения захотелось. Поцелуя. Как так?! Вот стыд. Когда с Лёвой… ну близка… то поцелуи только мешают. Хотя Лёва – он тёплый. За всей этой внешней грубостью. Но его поцелуи всегда не к месту. А этого… нового… вдруг захотелось прижать к себе, поцеловать.

– В школу! – задиристым хриплым голосом объявила Надя. – Возвращаемся!..

Она объявила это 8-А, 8-Б и 8-В классам (79 чел.) и сопровожд. учителям (4 чел.). Но сам голос её – отныне – пел для Алексея Лебедева одного.

Вечером Лебедева доняли слабость, резь в глазах. Он слёг в родительской квартире на Ленина, 64.

Только спустя неделю вышел на работу.

Перед дверями учительской ему попалась Надя, и он улыбнулся ей в воспоминании о смятении, причинённом ею.

Рапорт-РНО-999°4(15).

«Вот и всё, Коля. Как пришли, так и ушли из Бот. сада. Hам ливень все планы снёс! А что на Новый год с Лебедевым была, так это педколлектив у нас такой: опекают меня после гибели папы, ареста Лёвушки!..»

3

Прошло 3 года…

Лебедев. Стажировка в Москву.

Лебедев целовал Надю за колонной аэропортовского буфета.

Они были скрыты от всех, и только буфетчица, когда отступала к полке с ассортиментом, могла видеть рыжие борты лебедевской дублёнки.

За буфетной стеной полигонный шум самолётов не смолкал.

Прислушиваясь к нему, Лебедев уговаривал себя, что не боится отрыва от земли и 8000 м небесной пропасти.

Кишинёв. Аэропорт. 1974, февраль.

Он целовал… нет, скорее тыкался подбородком, ртом и носом в пятно Надиного лица. В общественных местах она была недотрога. Но теперь ему казалось, что его поцелуи и неспокойные руки делают своё дело, его плотское пламя перекидывается на неё, вот и плащик смягчается и губы рождают ответный вздох…

Но, покосившись на её поднятое лицо, увидел открытые глаза, терпеливо глядевшие в сторону, и щепки помады на губах.

– Ну вот! – отстранился он. – В чём я виноват?..

В новой дублёнке ему стало неповоротно, душно.

– Ни в чём! – поправила она волосы.

– Я ведь не гулять еду!.. Вот вредная!..

Помолчали.

Лебедев думал, что она ответит: «А чего! Можешь и погулять!»

Но она совсем не ответила.

– Ты ведь в курсе, что для меня Москва! – проговорил он сбивчиво. – Для моего роста! Для всего будущего моего!.. И нашего!..

И, ничего не добившись этой глуповато-взволнованной тирадой, добавил:

– Обещаю, Надьк! В Музей Толстого в первые же дни!.. А хочешь – прямо с самолёта!..

О! Вот это было дело!