Мой дорогой Влад

Она меня не знала, но я знала ее: было время, когда я каждый вечер плакала у ее дома, заглядывая в окна квартиры. Она не угасла вслед за Матильдой лишь потому, что у нее были две младшие дочери. Это единственное, что держало эту женщину на земле.

Я не видела ее несколько лет, но сразу узнала даже в темноте, подходя к нужному клочку земли. Шаг за шагом я шла, глядя себе под ноги на сырую, продрогшую от холода землю, и думала о том, в каких разных мирах мне приходится бывать. Еще вчера в это же время я была в квартире Влада, где тепло, много света, где кажется, что мир вертится ради нас двоих. Сегодня я на кладбище, на могиле, которая здесь появилась из-за поступка мужчины, в которого я влюблена.

Услышав шаги, женщина обернулась. Я застыла, не зная, что сказать. И поняла, что она узнала меня, хоть лично мы с ней так и не познакомились. Она смотрела на меня пристально, и выражение скорби на ее лице медленно превратилось в отвращение.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она сердито.

Я молчала. Женщина интерпретировала это как ответ.

— Что, совесть замучила?!

Она была права — замучила.

— Пожалуйста, не кричите, — попросила я тихо. — Мне кажется, мы не в том месте…

— Уходи…

— Я прихожу сюда уже восемьлет, просто стараюсь не попадаться вам на глаза. Могу уйти, но потом снова приду, когда вас не будет.

Шумел ночной ветер.

— Зачем?

Каким же горьким было это «зачем»… «Зачем ты меня мучаешь одним своим видом?» — казалось, говорили ее глаза.

Влад, я тебя ненавижу!

— Потому что мне это нужно, — ответила я шепотом. — Вы ведь знаете, почему.

Знаете, что это я уговорила Матильду помириться с Владом?

— Знаю, — сказала понявшая все с полуслова женщина. А может, мне просто показалось.

Она отвернулась и присела на деревянную скамейку рядом с могилой.

Я присела рядом с женщиной, но настолько далеко от нее, насколько позволяла длина скамейки. Дерево промокло, мне было холодно на нем сидеть, но я не позволяла себе делать лишних движений.

Несколько минут мы сидели в тишине.

— Ей бы сегодня исполнилось двадцать два, — прошептала женщина, вытирая платком глаза.

Я взглянула на мраморное надгробие. Из округлой рамки в центре плиты на меня смотрела улыбающаяся девушка, которой не суждено было осознать, насколько очаровательной она была.

— Ты же знаешь, кто ее убил…

Я закрыла глаза и подставила лицо звездному небу.

— Да, знаю.

— А знаешь, как она умерла?

— Знаю.

— Ни черта ты не знаешь, дура.

Ее мать сказала это спокойно, кажется, даже не осознав, что в конце добавила оскорбление.

— Знаю, — возразила я. — Я несколько лет оплакиваю ее смерть.

— Правильно делаешь. — Она наклонилась и зажгла сначала одну (красную), затем вторую (желтую) лампадку и аккуратно поставила их рядом на могилу. Учитывая, что на улице было темно и холодно, этот свет был как нельзя кстати. — Она с ним поругалась тогда, и мне удалось уговорить ее не мириться с тем извергом, Владом. Если бы не ты, она бы понемногу свыклась с мыслью, что он ей не пара.

— Думаете, я этого не понимаю?

Она выпрямилась. Казалось, что женщина меня не видит и не слышит.

— Он убийца, — сказала она устало. — Он не только надругался над ней, он ее убил. Что, ты не знала?

— Что вы имеете в виду?!

Убитая горем мать засмеялась, и смех перешел в вой умирающего волка. Слышать это было по-настоящему страшно. Я была на кладбище ночью, в темноте, рядом с, похоже, сошедшей с ума женщиной.

— Мы… когда она вернулась оттуда, мы поехали в больницу. Сфотографировали побои и написали заявление. — Она сделала паузу, будто нуждалась в передышке. — На следующий день к нам пришел его отец. Деньги предлагал. Как думаешь, я согласилась взять деньги?

— Отказались, — ответила я шепотом, глядя себе под ноги.

— Отказались… Знаешь, я впервые видела ее такой. Матильда всегда была очень скромным ребенком. Мне приходилось постоянно напоминать ей: нужно уметь за себя постоять, не давай людям сесть тебе на шею. А она говорила, что понимает, а сама… — Мать издала полный боли крик. — Господи, как же больно! Что же он сделал!

Она отодвинулась от меня и несколько раз громко вдохнула-выдохнула, успокаиваясь.

— Но… но она очень хотела пойти в милицию, даже огласки не боялась. Она ненавидела этого Влада так сильно, что ей было все равно, что люди подумают. А потом…

— Что потом? — спросила я нетерпеливо. У меня было предчувствие, что сейчас все станет намного хуже, чем было до этого.

— Эта малолетняя сволочь приходила к нам.

— Что вы имеете в виду?!

Убитая горем мать засмеялась, и смех перешел в вой умирающего волка. Слышать это было по-настоящему страшно. Я была на кладбище ночью, в темноте, рядом с, похоже, сошедшей с ума женщиной.

— Мы… когда она вернулась оттуда, мы поехали в больницу. Сфотографировали побои и написали заявление. — Она сделала паузу, будто нуждалась в передышке. — На следующий день к нам пришел его отец. Деньги предлагал. Как думаешь, я согласилась взять деньги?

— Отказались, — ответила я шепотом, глядя себе под ноги.