Постоянно смотрю на время, словно этим хочу подогнать стрелки часов, чтобы они шли быстрее, чтобы скорее избавиться от этого вибратора в моей попке. Но и боюсь идти к нему в комнату. После ужина лежу на животе, сидеть просто уже нет сил. Опять слышу тихие шаги по линолеуму… его шаги… закрываю глаза, готовлюсь… опять вздрагиваю… и не выдерживаю, слезы начинают катиться сами собой.
Наконец, наступает час «Х». Встаю, надеваю кроссовки, нахлобучиваю на голову капюшон худи и иду вдоль стен ни на кого не глядя, склонив голову. И ко мне никто не обращается. Все знают, что, если я не в духе, ко мне лучше не лезть – ударю. Захожу в коридор, где расположены комнаты учителей и воспитателей. Здесь тихо, на полу ковровая дорожка, по стенам картины в красивых золотистых рамках, двери хорошие, массивные, темно-красного оттенка. Его дверь последняя. Стучусь.
Он открывает не сразу, через время, когда я уж подумал, что его нет и собирался идти обратно. Шагов через дверь не услышал – или Эрих так тихо подкрался, или звукоизоляция хорошая.
– Входи.
Вхожу. В комнате у него клево. Широкая кровать, хороший письменный стол, кресла, большой телевизор. Между шкафами виднеется закуток, видимо там расположена ещё своя ванная.
Он закрывает за мной дверь и толкает меня вперед.
– Снимай обувь, когда входишь ко мне, – говорит он.
Скидываю кроссовки и прохожу вглубь комнаты. Останавливаюсь. Топчусь на ковре. Наклоняю голову и смотрю на свои босые ноги.
– Как прошел вечер? – спрашивает он, усаживаясь в кресло напротив меня. На колени он кладет длинную узкую стек-плетку с коротким ремешком на конце и у меня опять холодок пробегает по спине.
Молчу.
– Я спросил: как прошел вечер? – чуть повысив голос, снова повторяет он и нажимает на пульт.
Вздрагиваю.
– Хорошо, – едва слышно бормочу я.
– Не слышу, говори громче! – он увеличивает скорость игрушки. – И непонятно, кому ты отвечаешь?
– Хорошо прошел вечер, Эрих Рудольфович, – говорю достаточно громко.
– Отлично, значит, тебе понравилось?
– Нет.
– Ладно, – он выключает вибратор, и я выдыхаю.
Он некоторое время смотрит на меня изучающее, потом спрашивает:
– На сей раз ты точно усвоил урок?
– Да, Эрих Рудольфович, – чеканю слова.
– Раздевайся.
– З-зачем?
– А как я его буду у тебя доставать, если ты в одежде? Давай. Полностью догола.
Стаскиваю худи и вешаю на подлокотник кресла напротив него.
– Нет, на пол, – он показывает плеткой на ковер, – твоя одежда недостойна лежать на моей мебели.
Беру с кресла худи и бросаю на ковер. Снимаю футболку и кладу на худи. Потом сверху кидаю штаны. Он внимательно наблюдает за моим раздеванием. Мне очень стыдно, но я всё же стягиваю трусики. Стою перед ним абсолютно голый, спрятав «непопку» в ладонях. У него теплее, чем в классе, но всё равно прохладный воздух неприятно холодит кожу.
– Подойди ко мне.
Подхожу, хотя мне страшно, когда у него в руках плетка.
– Сколько ты уже здесь?
– Два года, – бормочу я.
– А почему тебе только девятнадцать лет? – удивляется он.
– Меня в семнадцать отправили сюда, – тихо отвечаю я.
– Понятно, – кивает он. – Руки за голову.
Нерешительно поднимаю руки и сцепляю пальцы за затылком.
Он поднимает плетку и проводит ей по моему малышу. Вздрагиваю и напрягаюсь.
– Таким он мне нравится больше, – кивает он.
Я морщусь и отворачиваюсь. Он активизирует опять свою адскую игрушку на полную мощность, и я от неожиданности подпрыгиваю. Он улыбается. Слегка бьет плеткой по малышу. Я зажимаюсь, чуть нагибаюсь, но не расцепляю пальцы. Он проводит плеткой по мешочкам и снова бьет по малышу. Глаза начинают слезиться. Он выключает вибратор, кладет пульт и плетку на журнальный столик.
– Подойди ближе.
Делаю ещё шаг. Чуть не касаюсь его брюк. Он хватает меня за ляжку и притягивает совсем впритык, зажимает своими ногами. Начинает трогать грудь, сжимает сильно соски, чуть вскрикиваю. Он опускает руки ниже, щупает ребра, обхватывает талию.
– Стройный прям, как балерун, тебе бы балетом заниматься, – улыбается он, – красивый торс, мне нравится твой впалый живот.
Проводит пальцем по длинному неровному рубцу под ребром справа.
– Откуда этот шрам?
Молчу.
– Мне снова включить вибратор?
– Перелазил через забор, зацепился за гвоздь, – едва слышно произношу я.
– Какой непоседливый, – улыбается он и шлепает меня по ягодице. Морщусь, попа ещё болит от плетки.
Он сжимает талию, потом идет дальше по бедрам, касается ещё одного шрама на ноге.
– А этот?
– Насадился на арматуру.
Он снова шлепает меня ладонью по попке.
– Лазишь, куда ни попадя. Ещё все колени побитые. С ними что?
Пожимаю плечами.
– Велосипед, скейт, просто запинался.
– Ясно. Встань на колени.
Опускаюсь перед ним на колени. Упираюсь взглядом в молнию его черных отглаженных брюк, в его мощный бугорок и у меня учащенно начинает биться сердце. В нос опять ударяет его туалетная вода. Начинаю дрожать.
Он берет мои руки, отцепляет от головы, вытягивает вперед и осматривает их. Щупает мускулы.
– Хорошо накаченные… – одобряет он, – но сами руки тонкие, я легко могу обхватить выше твоего запястья.
Трогает шрам над локтем, вопросительно смотрит на меня.