Мой кровный враг

Если заявить ее как приданое королевы, все будут довольны: Довер получает свой выход к морю и головную боль в виде пиратов. Впрочем, с пиратами они разберутся: как раз будет чем заняться молодым лордам, разочарованным тем, что орда до них не дошла и вся слава победителей чумных досталась соседям. Краммиан – сильного союзника. Король Довера избавляется от младшего сына, который, по слухам, хоть и юн, но довольно честолюбив и обещает стать той еще занозой в заднице. Принц получает титул консорта и почти неограниченную власть, потому что Эмму государственные дела тяготили.

Только Эмма, пожалуй, не слишком выигрывает от подобной сделки. Разве что избавится – да и то не до конца – от нравоучений советников да получит возможность проводить время так, как ей нравится: охота, тренировки с оружием и магией, книги и балы. А еще она получит мальчишку, едва достигшего брачного возраста, и необходимость родить наследника.

Странно, что мысли об этом не вызвали у Ричарда вовсе никаких эмоций. Словно он думал не о той, с кем рядом засыпал и просыпался почти два года. Впрочем, нет. Эмму было жаль. Казалось бы, неограниченная власть, возможность воплотить любой каприз, и в то же время – никогда ее жизнь и желания не будут принадлежать только ей.

Хотя не таков ли удел всех старших детей древних родов? Да и вообще, может, он просто придумал эту помолвку. Ничего же еще не объявлено.

Эмма меж тем сникла окончательно, разговор прервался сам собой.

– Передай на кухню мои благодарности, – сказала, наконец, королева. – Кушанья были выше всяких похвал.

Она сделала едва заметный жест, словно отталкиваясь от стола. Ричард понял: поднялся, отодвинул стул. Вслед за королевой встали и остальные.

– Проводите меня, магистр.

– Да, ваше величество.

Эмма взяла его под руку. Вопиющее нарушение приличий: королева не прикасается на людях к простым смертным, разве что в танце или когда ей помогают спуститься с седла. Ричард повел ее из зала, спиной чувствуя взгляд Розы, словно способный просверлить его насквозь.

А, может, он все придумал, как и с помолвкой?

– Заходи, не стой в коридоре, – сказала Эмма, когда Ричард открыл ей дверь отведенных покоев. – Вон!

Это уже было предназначено не ему: камеристка поклонилась и порскнула прочь. Эмма, едва закрылась дверь, шагнула к нему.

– Я соскучилась.

Ричард перехватил руки, потянувшиеся обвить его шею, отступил на шаг, качнул головой. Эмма замерла на миг, а потом лицо ее вспыхнуло гневом.

– Кто она?

– Она? – приподнял бровь Ричард.

– Та девка, ради которой ты собрался меня бросить!

Ричард не сдержал улыбки. Женщины! Он еще слова не сказал, а Эмма уже все решила. И что он ее бросает, и что не просто так, а переметнувшись к другой.

Впрочем, разве она не права?

– Ты еще смеешься?!

Она замахнулась. Ричард перехватил руку прежде, чем пощечина обожгла лицо. Тут же выпустив ее запястье, коротко поклонился.

– Если ваше величество намерены продолжать в том же духе – доброй ночи.

Он развернулся к двери. Эмма мгновенно оказалась рядом, обвила руками, прижавшись щекой к спине.

– Прости. Прости, я правда соскучилась, а ты будто вовсе не рад. И смотришь на меня, как на пустое место!

Ричард мягко разжал ее руки, снова развернулся, заглянув в лицо.

– Эмма, прости и ты меня. Но я действительно собирался сказать, что нам лучше расстаться.

– Лучше? Нам лучше? – взвилась Эмма. – Это тебе лучше! А меня ты спросил, хочу ли я с тобой расстаться?

– Мне показалось, – осторожно заметил он, – что ты ясно дала мне это понять, когда отослала из столицы. И согласился, потому что это было разумно.

Когда один кричит и топает ножкой, как капризный ребенок, второму остается либо точно так же топать ножкой и кричать – либо становиться понимающим взрослым, терпеливо сносящим истерику. Искать доводы. Смягчать углы.

– Разумно? – Эмма широко распахнула глаза.

– Конечно, – кивнул Ричард. – Ты – королева. Тебе нужно думать о стабильности трона и о наследнике, и, значит, о замужестве. А тут – любовник, у которого, к тому же, много врагов. Их ненависть ведь обратится и против тебя.

Едва ли она думала о таких вещах, отсылая его. И еще месяц назад Ричард не стал бы ходить по тонкой грани между полуправдой и откровенной ложью. Не пытался бы подбирать аргументы, словно это была не Эмма, его подруга, с которой ссорились и мирились десятки раз, а кто-то из лордов, которого нужно привлечь на свою сторону, чтобы не проиграть войну.

– Я никого не боюсь! – вскинулась она. – Я – королева, и пусть они меня боятся!

– Тебя любят, а не боятся. – Это было правдой. Как и ее отец четверть века назад, Эмма, сумев закончить войну, стала воплощением надежды на мирную жизнь. К тому же, при всей ее взбалмошности, она слыла – да и была – доброй и милосердной. – Лучше пусть так и останется.