Мой театр. По страницам дневника. Книга II

Поскольку уволить меня как педагога чужими руками не удалось, в театре решили действовать, не ища окольных путей. Как-то на классе, который я вел, открывается дверь, на пороге появляется очередной представитель нашего отдела кадров, убогое такое, бесполое существо: «Николай Максимович, вы должны подписать бумагу, что с вами растрогают контракт педагога, потому что в театр берут Регину Никифорову». Никифорова – дама в годах, когда-то с кордебалетом в ГАБТе работала, потом с Филиным в театре Станиславского и Немировича-Данченко, как говорится, свой человек.

Я никому и ничего не был должен, сказал, что ничего подписывать не буду. Меня же Семёнова поучала: «Никогда ничего не подписывай!»

Тут меня начали увольнять. Но как! Оказалось, что театральные юристы понятия не имеют, что такое Трудовой кодекс. Они законов не знали!

Шабаш по поводу моего увольнения тут же подхватили СМИ. На каждом углу мне «мыли кости». Скандал! Ну а как еще может быть с Цискаридзе – орали наперебой они.

37

Вдруг звонок, беру трубку, слышу голос незнакомый. Человек представляется – Кантемир Николаевич Гусов, заведующий кафедрой трудового права Московской государственной юридический академии. А после официального представления, вдруг с отеческой интонацией в голосе: «Деточка! Ты – грузин, я – осетин, мы должны помогать друг другу. То, что говорят о тебе по телевизору, полная чушь. Возьми документы, приходи ко мне, все проверим». Я собрал бумаги, пошел к Гусову.

Он документы посмотрел, вызвал свою помощницу: «Вот Олечка Шевченко. Если что, будет твоим адвокатом, она отличный специалист по трудовому праву. Судя по бумагам, тебя вообще не имеют никакого права уволить».

И надо же такому случиться, что именно в момент, когда я находился в кабинете Кантемира Николаевича, туда позвонила заведующая отделом кадров ГАБТа, чтобы консультироваться, как меня уволить! Нарочно не придумаешь! Ей объяснили: «Никак Цискаридзе нельзя уволить, закон на его стороне». «Как это нельзя? Ему уже объявили, что мы его увольняем!» – заорала трубка. «Вы закон сначала почитайте», – раздалось в ответ.

Поняв наконец, что уволить Цискаридзе из Большого театра невозможно, они объявили, что, пойдя навстречу моим многочисленным просьбам, договор со мной как педагогом, так уж и быть, не расторгают. Взамен от меня снова, в который раз, требовалось очередное покаянное письмо. Я их послал на все четыре стороны…

Естественно, все эти события мгновенно попали на страницы газет, журналов, на телевизионные каналы, в Интернет. Новость, где упоминалась моя фамилия, разлеталась мгновенно, поднимая тиражи и рейтинги.

Поддерживать легенду о своем «глубоком раскаянии» я не стал. Это было уже делом принципа. Дал интервью, где без обиняков назвал вещи своими именами: «Руководство ГАБТа врет. Согласно закону, срочный трудовой договор не имеет пункта, по которому его можно расторгнуть, он может только истечь». Истекал мой договор педагога в конце 2012 года. А мой артистический контракт действовал еще полтора года, то есть до конца сезона 2012/2013 года. По российскому законодательству, если один и тот же договор заключен больше нескольких раз (у меня он был заключен все время на одни и те же должности), договор становится бессрочным. Но таких нюансов в Большом театре никто не знал.

38

Как только мы познакомились, Гусов стал уговаривать меня поступать к ним в академию на магистратуру: «У тебя хорошие мозги, способности, ты должен учиться». Сначала я ни в какую не соглашался, но потом решился. Меня из театра вовсю увольняют, а я хожу в юридическую академию, готовлюсь к вступительным экзаменам, поступаю на кафедру трудового права. Вот таким странным путем, в общем-то вопреки моей воле, сбывалось желание мамы, проевшей мне в детстве и юности весь мозг своей фразой: «Все мужчины в нашей семье были юристами!»

Готовился я к поступлению втихаря. Даже близким друзьям о том не говорил. Конец августа 2012 года. Наступила пора экзаменов, они письменные. А я свое что-то «письменное» последний раз сдавал в школе в 1989 году. Я так трясся.

Как человек ответственный, пришел за сорок минут до начала экзамена, встал у двери аудитории первым. Смотрю список фамилий, вся группа женская в основном, два или три мальчика. Но, чтобы понятно было… одному мальчику, который пришел поступать, уже 38 лет.

За мной в очереди выстроились девочки, я их в дверь, конечно, вперед себя по-джентельменски пропустил. И когда зашел в аудиторию, взял билет, увидел, что все места задние заняты. Мне ничего не оставалось, как сесть впереди. Я ж всю жизнь в училище сидел на первой парте. Получилось: я впереди, перед носом экзаменаторов, потом несколько пустых рядов и… девочки.

Оценки выставлялись сразу. Из 100 баллов я получил 80, что считалось очень высоким результатом. Пришел домой, стал готовиться к следующему экзамену. Звонит подруга: «Ты что, поступаешь в МГЮА?» Я напрягся, вру: «Нет». Она говорит: «Шифровальщик несчастный! Открой Интернет!» – и присылает мне ссылку.