Мой театр. По страницам дневника. Книга II

После гала в числе других приглашенных Еленой Васильевной я спустился в банкетный зал под названием «Янтарный», появившийся в «историческом» здании, вернее под ним, на уровне метрополитена, проходящего совсем рядом, после «реконструкции». Залом это помещение назвать трудно – низкий потолок, тесно и неуютно, да и банкет, устроенный театром, удивил меня своей, мягко говоря, непритязательностью и плохим шампанским.

Выяснилось, что на все просьбы Образцовой по поводу организации и проведения того вечера со стороны театра следовал ответ: «Не входит в смету! Невозможно!» Да и что тут обсуждать, если Образцова – певица с мировым именем не спела на сцене ГАБТа ни одной премьеры! Единственным исключением оказалась опера Ж. Массне «Вертер», в которой Елена Васильевна выступала еще и режиссером-постановщиком.

Словно утешая себя, Лена мне тогда сказала, что на следующий год, то есть, в 2014 году в Большом театре состоится «Бал Образцовой» и там все будет по другому. Потому что бал будет проводить сам Фонд Образцовой, а не Большой театр. Год начинается – и разносится весть, что Лена тяжело больна…

Приезжая в Петербург, Образцова меня всегда навещала. Мы пересекались, болтали о том о сем, много смеялись, никогда не обсуждая ее самочувствие. Она была очень жизнерадостным, жизнелюбивым человеком, даже вида не подавала, что плохо себя чувствует.

43

Октябрь 2014 года, второй год моего ректорства в АРБ им. Вагановой. Сижу в Михайловском театре, смотрю, вернее слушаю, оперу «Манон» в ложе директора. Вдруг открывается дверь – на пороге Елена Васильевна: «О! Мне сказали, что ты здесь!» Мы расцеловались. «Хватит слушать это, пошли в ресторан!»

За ужином Образцова сказала, что через день, 28 октября, у нее концерт в Большом театре, тот самый, обещанный «Бал Образцовой». Я за нее порадовался, пошел на вокзал провожать. Вдруг Лена: «Колька, не было ни одного моего юбилея за последние двадцать лет, чтобы ты не сидел в зале. Ты не можешь не приехать!» Я говорю: «Елена Васильевна, четверг, рабочий день в школе, я не могу». – «Делай что хочешь, но ты должен быть».

Прилетаю в Москву под вечер и прямо с самолета в Большой театр. Захожу, мне говорят: «Она ждет тебя в директорской ложе». А в ложе той – только две ее гостьи: в первом ряду рядом с Образцовой сидели Касрашвили и Синявская. Меня Елена Васильевна посадила за собой. Сказала, что очень хотела, чтобы в тот вечер я для нее станцевал, но Урин не позволил, вычеркнул из списка выступающих артистов мою фамилию.

В отличие от гала 2013 года, это был потрясающий концерт с выдающимися певцами мирового уровня. Образцова спела сцену смерти Графини из «Пиковой дамы»…

В банкетном зале собрались все ее друзья, знакомые, помощницы вплоть до домработниц. Атмосфера чудесная, теплая. Встретились с Димой Хворостовским, он тоже в том концерте участвовал. Выглядел прекрасно. Все знали, что у него онкология. Мы с ним сидели, болтали, я еще подумал: «Боже, какое счастье, Диме лучше».

Вдруг ко мне подходит дочь Образцовой: «Коль, маме нехорошо. Очень прошу! Она, кроме тебя, не послушает никого. Забери ее оттуда, она уже еле сидит». Подошел: «Лен, пора», – говорю я тихо. Она посмотрела на меня внимательно: «Поняла». Встала, с улыбкой попрощалась со всеми, взяла меня под руку, пошли…

И этот банкетный зал под громким названием «Зал Фаберже» – еще одно «приобретение» нового здания Большого театра, тоже находится в прямом смысле слова под землей. Чтобы выбраться оттуда, надо пройти полтеатра, подняться в бенуар, спуститься в подъезд № 16, там одеться и, наконец, выйти на улицу.

Шли мы довольно медленно, часто останавливались. Лене было тяжело не только физически, видимо, она чувствовала, что больше в театр не придет никогда. Но она держалась, как и полагается примадонне, большой актрисе, шутила, сыпала анекдотами. Мы вспоминали тех людей, с кем она работала, в каких нарядах выходила на сцену на том или ином концерте. Проходя через бенуар, вспомнили и знаменитую рыжую тетю Лену – капельдинера, с которой было связано столько историй. И на каждом шагу мы ахали, видя ужасные турецкие канделябры, ручки лож, цементный пол… «Они превратили театр в рынок!» – остановившись, горько воскликнула Образцова.

Наконец, мы оделись, вышли на улицу, задержавшись у бывшего Служебного подъезда № 15. Лена вдруг тоскливо: «Даже Служебный подъезд не могли сохранить! Даже это разрушили! И дирижерскую! Даже ее уничтожили…»

А дирижерская была святая святых Большого театра. Туда приходили Н. А. Римский-Корсаков и П. И. Чайковский; выдающиеся дирижеры: Н. С. Голованов, А. Ш. Мелик-Пашаев и, конечно, любимый муж Образцовой – А. М. Жюрайтис. Я вспомнил, как время от времени сам заходил туда, чтобы переговорить с Г. Н. Рождественским, с А. А. Копыловым или с тем же Альгисом Марцеловичем.

Сажаю Лену в машину, она на дачу уезжала. Целуемся, и вдруг она меня обнимает крепко, порывисто: «Колька, как я хочу жить! Если бы ты знал!» – «Елена Васильевна, сейчас поедете в Германию на терапию. Вам лучше станет, все будет хорошо».