Мой театр. По страницам дневника. Книга II

Когда я стал артистом ГАБТа, готовил сольные партии, он, без всяких просьб с моей стороны, приносил книги по теме из библиотеки. У кого-то брал на время записи Марии Каллас, давал послушать. Водил на интересные выставки, на какие-то фильмы, закрытые показы. Бабуков был человеком театральной Москвы, его все знали и любили. Со смертью Феликса я потерял еще одного верного друга и советчика.

14

В начале марта весь Большой театр пришел в движение, все бурлило. Поползли слухи, что с художественным руководителем балета Ю. Бурлакой не собираются продлевать контракт, который у него истекал, по-моему, 15 марта.

Юра, как и я, учился у П. А. Пестова. Выпускался в одном классе с Малаховым и Ратманским, танцевал в коллективе В. Гордеева. Его всегда привлекал балет XIX века, чем он, собственно говоря, и занимается по сегодняшний день. Сменив на посту художественного руководителя балетной труппы ГАБТа своего однокашника, съехавшего в Штаты, Бурлака оказался в полном подчинении у Янина, ставшего при нем фактически полновластным хозяином балета Большого театра.

На моих глазах Янин так с ним беседовал: «Юра, ты сказал, о чем я тебя просил?» «Cказал», – отзывался худрук. «А как ты сказал?» – строгим голосом выспрашивал его Гена.

7 марта – годовщина маминой смерти. Я, по традиции, всегда устраивал в этот день дома посиделки. Приходили те, кто маму помнил.

На работу я не пошел, потому что 7 и 8 марта оказались выходными днями. Накануне станцевав спектакль, я позволил себе отдохнуть. После приема маминых подруг собирался ехать к друзьям за город.

Я был полностью поглощен сервировкой стола и кухней, где все кипело и шкварчало под управлением незаменимой в таких случаях Нателы, когда раздался телефонный звонок. Голос Янина. Сначала он расспрашивал, не слышал ли я чего, потом поинтересовался, почему я не пришел на класс, затем вдруг: «Коль, подойди, пожалуйста, к компьютеру, я тебе письмо послал». Он знал, что я с компьютером на «вы», по электронной почте ни с кем особо не переписываюсь, если только по работе.

Открываю компьютер, кликаю на письмо Гены, и вылезает что-то несусветное, невероятное количество откровенно порнографических фотографий, на которых, кроме Янина, многие знакомые по театру персонажи. Челюсть у меня прямо-таки отвисла. Гена тут же сказал, что это фикция, монтаж, и попросил, чтобы я через своих знакомых помог ему все это заблокировать.

У меня поминки, приходят люди. А я занимаюсь тем, что обзваниваю кого-то, прошу Янину помочь. Тут начинается вообще что-то невообразимое. Шквал звонков. Оказалось, такие «письма» были разосланы всем. И не просто всем, а по электронной почте по всему миру: в театры, артистам, критикам…

Через пару часов мне позвонили знающие люди: «Коля, эти фотографии – не фикция. Все настоящее. Убрать их из Сети невозможно, тут поработали профессионалы». Я ушам своим не поверил: «Этого не может быть, потому что не может быть вообще!» Хотя слухи по театру про все такое ходили. Но слухам я никогда не доверял, тем более театральным, а вот в приметы всегда верил и верю.

У Янина на стене в кабинете висела «Золотая маска», которую он, как спецприз, получил за исполнение небольшой роли Гармониста в «Светлом ручье».

Саму награду – «Золотую маску» придумал замечательный театральный художник Олег Шейнцис. Красивая штука – фарфоровая маска, типа венецианской, закрепленная на пластине в рамке.

Как-то утром захожу к Янину в кабинет, вижу – на полу осколки маски. Она каким-то образом отклеилась, упала и разбилась. Когда такое случается – это очень плохая примета, дурной знак. Я Гене про то сказал. Он со смешком: «Да ладно тебе!»

А накануне Янин купил очень дорогую машину. И прямо на нашей театральной стоянке в ней кто-то демонстративно побил все стекла. Когда определенные службы решили просмотреть камеры на предмет видеозаписи, выяснилось, что кто-то их отключил!

Я тогда сказал Гене, что напрасно он такую дорогую машину купил. На его официальную зарплату в ГАБТе приобрести ее было вообще нереально. Потому что эта машина стоила больше $ 100000. Гена возмутился, начал говорить, что я не прав и что он такую вещь заслужил. На мой прямой вопрос: «Чем?» Янин не ответил.

15

На следующий день прихожу в театр. Там творилось что-то неописуемое, всюду обсуждали фотографии… Зашел я к себе в зал и всем, кто пришел ко мне на урок заниматься, сказал: «Очень прошу – мы этого не видели, мы этого не знаем, и мы об этом не разговариваем».

Урок заканчивался, когда к нам ввалилась группа энтузиастов по свержению Янина. Ее возглавляла «главная блюстительница морали» в Большом театре – Галина Степаненко! Нарочно не придумаешь!

«Коля, ты будешь подписывать бумагу против Янина?» – «Я ничего не буду подписывать, и никто в этом классе тоже не будет ничего подписывать». Ни одна из балерин, кто у меня занимался, никто из кордебалета, ни один человек из моего класса той бумаги не подписал. Я попросил посторонних выйти из зала.