– Русские дурно сделали, что на спинах своих привели этих баварцев; я был голоден, казак меня взял на руки, дал хлеба и отпустил. Баварец отнял было у меня этот кусок хлеба; я заплакал; русский обернулся и, отняв у баварца кусок хлеба и снова взяв меня на руки, отдал его мне. {В этом простом рассказе видно добродушие русского и черствость немца.}
В Нанси мы остановились на несколько дней в гостинице; рядом с нашим номером стоял генерал Летан{252}
, приехавший инспектировать кавалерийскую дивизию. Мы невольно слышали все, что делалось в его номерах; нас, воображавших, что приехали в свободную страну, очень удивляло, что генерал Летан долго заставлял ожидать в передней комнате полковых командиров, принимая их после того как напьется кофе или позавтракает, а также и то, что он выбрасывал из окон маленькие записочки, которые были подхватываемы стоявшими под его окнами ординарцами из улан и немедля отвозимы ими по назначению. Некоторые из этих записочек были явно не служебные, а составляли его частную корреспонденцию. В Нанси мы осмотрели все достопримечательности; я бывал ежедневно в уголовном суде. Никаких замечательных процессов не обсуждалось, но для меня вся обстановка суда, речи защитников, обвинительной власти и председателя суда были совершенной новостью, до того меня занимавшею, что я готов был остаться еще несколько дней в Нанси для присутствования в этом суде. Мы поспешили, однако же, в Париж в виду того, что у нас оставалось мало денег.Мы могли бы доехать с ними до Парижа, если бы по дороге не ломался несколько раз экипаж, купленный сестрою в Берлине. Надо было платить за починку его и за задержку почтовых лошадей, {которые были причиняемы этими поломками экипажа}. Не доезжая нескольких десятков верст до Парижа, мы, рассчитав, что у нас едва хватит на уплату за лошадей до Парижа, отказались от обеда, который всего стоил от 3 до 4 франков с каждого, а спросили только по одной котлете. Котлеты были плохи и небольшие, а в поданном счете хозяином было написано на каждое лицо обед в 3 франка. Я протестовал, что обеда мы не спрашивали и нам его не подавали, на что хозяин отвечал, что это была наша воля не спросить полного обеда. Пришлось уплатить по его требованию, а так как почтовые лошади были уже запряжены, то мы немедля и уехали голодными. На середине предпоследней станции от Парижа снова изломалась коляска сестры; шел сильный дождь, и было очень темно; мы с трудом уговорили почтальонов не бросать нас посредине дороги; пришлось дорого заплатить за эту новую задержку, и мы приехали в Париж, не имея ни копейки в кармане, так что за почтовых лошадей последнего перегона мы просили уплатить в гостинице Hôtel des Princes, Rue Richelieu{253}
, в которой мы остановились.Приехав в Париж после полуночи совершенно голодные, мы просили дать нам что-либо поесть, но получили решительный отказ, потому что буфет запирается в 12 часов; мы даже не могли допроситься горячей воды, чтобы напиться чаю. Моих дам поразило освещение улиц Парижа, от которого в наших комнатах было светло, я же нашел его освещенным хуже, чем Лондон. Только когда бывший против наших комнат магазин был освещен по вечерам, в них было действительно светло как днем.