Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

При переезде через Карпатские горы я был поражен сходством везших меня крестьян с крестьянами великорусского племени, их лошадей, упряжи и телег с русскими крестьянскими лошадьми, упряжью и телегами. Лошади были малы и тощи, упряжь веревочная, а телеги крайне беспокойны; не было скамейки для сидения кучера. Везшие меня крестьяне были русины, несколько сот лет не имевшие ничего общего с их единоплеменниками, обитающими в Российской империи, а между тем сохранившие так много с ними общего. Строения в их селениях были так же бедны, как большая часть русских селений в безлесных местах; церкви были деревянные, небольшие, похожие архитектурой на наши старые церкви в бедных селениях; даже окраска церковных глав была та же. По случаю значительного проезда у всех церквей, расположенных на большой дороге, стояли священники с причтом, испрашивая подаяния для церквей. Священники-униаты были одеты так же, как наши православные; они были в рясах и епитрахилях чрезвычайно бедных. Бедность униатских церквей и духовенства{360} в сравнении с римско-католическими должна была весьма неприятно поражать проезжающего, в особенности православного.

При переезде через границу, я узнал, что главная квартира нашей армии в Мискольце[66]

, куда я доехал, промокнув до костей, вследствие двухдневного сильнейшего дождя, от которого и дорога сильно испортилась. Перед въездом в Мискольц, я был остановлен на аванпостах и, пока носили кому-то показывать мою подорожную, слышал ропот солдат, которые жаловались на то, что их поставили без всякой надобности на сырое место, на котором они, как мухи, валятся от холеры. Действительно, тогдашний Генеральный штаб вовсе не обращал внимания на то, чтобы войска были располагаемы в здоровой местности; ближайшие же начальства разных частей войска были до того запуганы, что они не смели заикнуться о дурной стоянке вверенных им частей.

Я, весь промокший, ездил 20 июня с 6 до 8 час. утра по гор. Мискольцу, не находя нигде пристанища и не подумав, что прежде всего надо было отыскать коменданта главной квартиры армии. Усталый, я решился войти в комнату, кем-то занятую, и приказать человеку моему внести в нее мои вещи. Оказалось, что эту комнату занимал Генерального штаба подполковник Нордстренг^н, который только что проснулся. Я объявил ему, кто я и почему я так бесцеремонно к нему взошел; он возражал, что ему одному тесно в небольшой комнате, но я настоял на своем и остался. В его присутствии я снял с себя мокрое платье и белье, но и бывшее в чемодане было также сыро, до того был силен дождь в проезд мой по Северной Венг рии. Надев сырое белье и платье, я явился сначала к начальнику штаба армии князю Горчакову, который, сколько помнится, при моем представлении мне ничего не сказал, кроме того, чтобы я явился к фельд маршалу князю Паскевичу. Когда я взошел в приемную залу последнего и обо мне доложил его адъютант, Паскевич в рубашке, подштанниках и туфлях, вытирая лицо длинным полотенцем, которое было перекинуто через его плечи, вбежал в означенную комнату и с гневом спросил меня:

– Зачем вы приехали?

Я отвечал, что назначен инспектором военных сообщений действующей армии. Паскевич закричал:

– Я это прежде вас знаю, но вы зачем приехали?

Я отвечал то же; Паскевич продолжал мне делать те же вопросы, а мне запретил отвечать одно и то же. Тогда я перестал вовсе отвечать, и Паскевич сердился за мое молчание. Наконец он меня отпустил. Что означал подобный прием? Я тогда объяснял его тем, что многие приезжали из Петербурга в действующую армию для получения знаков отличия, и Паскевич полагал, что я принадлежу к числу этих господ.

Впоследствии этот прием мог быть объяснен следующим обстоятельством. В мае 1849 г. Клейнмихель послал Государю доклад, которым извещал, что во исполнение повеления Его Величества назначены в действующую армию инспектор военных сообщений и два помощника из инженеров путей сообщения, но что подобное их откомандирование затрудняет его за недостатком, будто бы, инженеров в ведомстве путей сообщения. Доклад Клейнмихеля был получен Государем во время торжественного перехода наших войск из Галиции в Венгрию. Государь послал его на заключение Паскевича, который доложил, что ему инженеры путей сообщения совсем не нужны, о чем и было сообщено Клейнмихелю. Последний, получив это извещение по отъезде моем из Петербурга, удержал от поездки в Венгрию назначенных ко мне двух помощников, а за мною в погоню послал курьера с бумагою к графу В. Ф. Адлербергу, в которой просил возвратить меня в Петербург. Курьер Клейнмихеля приехал в Варшаву через несколько часов по отъезде моем из этого города. Адлерберг доложил Государю бумагу Клейнмихеля, и Его Величество, в виду того, что я уже отправился в действующую армию, приказал меня оставить при ней. Вот по какой причине два назначенные ко мне помощника не прибыли в армию, но я об этой причине узнал только по приезде моем в Петербург.

Граф Иван Федорович Паскевич-Эриванский, светлейший князь Варшавский