Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Фиркс, продолжая служить в Риге, напечатал в Берлине еще несколько выпусков своего сочинения «Sur l’avenir de la Russie». Женившись в Риге на женщине без имени, которая, при встрече моей {с Фирксом и его женою} в Дрездене в 1860 г., показалась мне принадлежащею к так называемому полусвету, он не мог, по понятиям прибалтийских баронов, оставаться долее в Риге и перепросился в члены Одесской таможни. В это время открылась вакансия агента от русского правительства по промышленным делам в Бельгии, и Фиркс сумел получить это место с 12 тыс. франков годового содержания. В Брюсселе ему не предстояло никакой служебной деятельности; тем более он увеличил свою деятельность как публицист. Издания его, состоявшие из компиляций, связанных между собой пустым фразерством, нравились, однако же, многим людям, отличавшимся замечательным умом и, между прочим, Александру Васильевичу Головнину{349}. В бытность последнего министром народного просвещения, Фиркс, с согласия последнего, осматривал в 1864 г. по дороге от Одессы в Петербург гимназии и уездные училища, при чем держал себя очень высокомерно, как надлежит истому курляндскому барону. По приезде его в Петербург говорили, что он будет назначен попечителем какого-то учебного округа, но это назначение не состоялось, и Головнин в 1866 г. должен был оставить министерское место. Разные выходки Фиркса против русской национальности, в угождение бывшей тогда в русском правительстве особой партии, так восстановили меня и старого моего друга A. С. Цурикова против Фиркса, что я {в бытность его в Петербурге} приказал не принимать его.

Осенью 1864 г. вышла книга Шедо-Ферроти под заглавием: «Que fera-t-on de la Pologne!»[64], в которой он унижал русскую национальность в сравнении с польской. Эта книга заставила меня еще более его возненавидеть; составление ее приписывали в обществе (полагаю, неправильно) A. В. Головнину под патронажем Великого Князя Константина Николаевича, который, будто бы, снабдил Фиркса деньгами с тем, чтобы он напечатал ее под своим именем.

Каждый писака, унижающий русскую национальность, был бы мне не люб, а тем более русский чиновник, живущий русским жалованием и в то же время идущий на подкуп, чтобы дать свое имя сочинению, в котором унижается русский народ.

В конце 60-х годов место, которое Фиркс занимал в Брюсселе, было упразднено и он, оставшись за штатом, получал в отставке полное содержание. Едва ли кому-нибудь из товарищей, бывших более полезными на службе, удавалось получить такую пенсию. Он переехал жить в Дрезден, где продолжал свою карьеру публициста и в последнее время, после долгого перерыва наших сношений, прислал мне брошюру об улучшении хозяйства в России. Несмотря на то, что я ему не отвечал, он мне прислал еще, кажется, два выпуска о том же предмете. В начале 1873 г. он умер в Дрездене[65].

Перехожу к повествованию о себе в 1849 г. Окончив в половине мая мое поручение в Екатеринославе, я выехал в Петербург. Меня провожали за Днепр начальник округа генерал-майор Семичев, бóльшая часть служащих в Екатеринославе инженеров путей сообщения и некоторые лица екатеринославского общества.

По дороге из Екатеринослава в Петербург я встретил какого-то полковника молдавской службы, который мне сообщил, что войска 5-го пехотного корпуса, в штабе которого служит мой брат Николай, были двинуты в Молдавию, за что выхвалял Императора Николая, считая движение наших войск единственным спасением против революционных стремлений, выказавшихся в Дунайских княжествах. Тот же полковник сообщил мне, что, вероятно, наши войска будут посланы в Венгрию для усмирения мятежа против австрийского правительства.

В Петербурге я нашел жену мою в постели, опасно больную после преждевременных родов. Когда я явился к Клейнмихелю, он, несмотря на то, что знал об ее болезни, объявил мне, что я должен немедля ехать в действующую против венгерцев армию, в которую я назначаюсь инспектором военных сообщений. Полагая, что, нося военный мундир, нельзя отказываться от подобного назначения, я нисколько этому не противился. Между тем, сам Клейнмихель выразил мне свое неудовольствие, что у него требуют на войну офицеров, приговаривая:

– Ведь не я воюю и знать ничего о войне не хочу; зачем же требуют туда моих подчиненных, которым довольно есть дела и без войны.

Тон, которым Клейнмихель говорил это, до того был резок, что можно было подумать, что действительно от него могло зависеть объявление войны. Тем не менее, он должен был исполнить повеление Государя. Приказом от 30 мая были назначены: я инспектором военных сообщений действующей против венгров армии и ко мне два помощника, из которых один по моему выбору бывший мой подчиненный Авдеев, а другой по выбору Клейнмихеля, состоявший при нем инженер штабс-капитан Рейнгардт (Матвей Иванович{350}, впоследствии тайный советник); {оба они не попали в Венгрию по причине, которая будет изложена ниже.