Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Выходы наши из селений, в которых мы останавливались для ночлега, бывали большей частью в послеобеденное время, потому что ранее не могли добиться от фельдмаршала приказаний о выступе. Это вовсе не делалось с целью избежать похода во время жары; об этом никто не думал. Такие поздние выступы относили к дурному расположению, в котором фельдмаршал находился каждое утро, и которое приписывали бессонным ночам, проводимым им с распутными женщинами, заготовляемыми для него на каждой станции состоявшим при главной квартире армии коллежским советником Грассом^н (служившим впоследствии в полиции в Петербурге, явной или тайной, не знаю).

Грассу отводилось обыкновенно лучшее положение, так как фельдмаршал часто проводил ночи у него; при назначении квартиры в городах и селениях для лиц главной квартиры, их звания и имена писались на воротах и дверях сокращенно; на дверях же дома, отведенного Грассу, красовалась обыкновенно длинная надпись: «Помещение, отведенное коллежскому советнику Грассу». Многие не могли понять, почему этому господину делается больший почет, чем многим заслуженным генералам.

Я почти никогда не видал фельдмаршала, но и в те редкие случаи, когда встречал его на улицах, мог заметить его страх потерять репутацию при слухе о том, что где-то вблизи наших двух пехотных корпусов появилось несколько батальонов гонведов{375}

. Конечно, он был лично храбр, но трусость и нерешительность, выказывавшиеся размахиванием рук и отрывистым произношением нескольких слов по-французски, происходили от опасения потерять свою огромную репутацию.

1 июля, во время молебна, при котором находились все высшие чины, по случаю дня рождения Императрицы, приехал полковник граф Адлерберг 3 (Николай Владимирович{376}, впоследствии финляндский генерал-губернатор и генерал от инфантерии) с известием о занятии им Песта с несколькими сотнями казаков без всякого сопротивления. Это, видимо, обрадовало фельдмаршала. Бевад и Затлер

{377}, исправлявший должность генерал-провиантмейстера, были оба чрезвычайно вспыльчивы; по происшедшему между ними недоразумению, они вызвали друг друга на дуэль; я с трудом их убедил, что им не из-за чего драться, а тем более во время войны. Бевад был человек добрый, но, по своему малому образованию и вспыльчивости, самовольно подвергал телесным наказаниям мирных жителей занимаемых нами городов и селений за проступки, которые весьма часто представлялись таковыми только Беваду.

3 июля вечером, в бытность главной квартиры в Гайтване, разослано было повеление немедля выступить к Вейцену, откуда было получено известие, что генерал-лейтенант [Григорий Христофорович

] Засс, {о котором я упоминал в V главе «Моих воспоминаний»}, посланный для разыскания направления армии Гёргея, завязал с нею дело, при чем, по малочисленности нашего отряда, потерпел поражение и в особенности большую потерю артиллеристов. Я всю ночь проехал с походным казачьим атаманом генерал-лейтенантом Верзилиным{378}, который жаловался на нездоровье. Верзилин был со мною в свойстве; в его доме в г. Пятигорске произошла ссора поэта Лермонтова и Николая Соломоновича Мартынова, следствием которой была между ними дуэль и смерть поэта. Перед Вейценом стояла 40-тысячная армия Гёргея, которую предполагалось атаковать. Наша главная квартира остановилась в нескольких верстах, не доходя Вейцена, в деревне, в которой не было достаточного помещения для всех чинов главной квартиры. Поместив Верзилина в избе, я лег спать на земле под открытым небом. Только к следующей ночи мне устроили шалашик из древесных ветвей. На другой день нашего прихода в эту деревню Верзилин умер. В день вступления наших войск в г. Вейцен я похоронил его тело вблизи церкви означенной деревни.

4 июля утром я заходил в сараи, в которых были расположены наши нижние чины, раненные накануне в деле, в которое так некстати вступил Засс со своим небольшим отрядом против армии Гёргея. Раненых было несколько сот человек и более всего артиллеристов; увечья были ужасные; у иных не было обеих рук, у других обеих ног и тому подобное. Я в первый раз видел такую массу столько тяжко раненных людей, и понятно, какое горькое впечатление производил на меня их вид.

По осмотре этой юдоли печали я отправился в передовую линию, участвовал в этот день в перестрелке с войсками Гёргея, и на другой день, 5 июля, в сражении перед Вейценом{379}, которое заставило Гёргея отступить, а нам открыло свободный вход в город. Для преследования Гёргея, отступавшего к северу, был послан небольшой кавалерийский отряд под начальством генерал-адъютанта Анрепа, а главные силы 2-го и 3-го пехотных корпусов пошли обратно к Гайтвану и оттуда к Тисса-фюрсту.