Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

В Лондон приехал я на пароходе из Остенде; ехав по Темзе, я восхищался огромным числом шнырявших пароходов, которые тогда были на наших реках большой редкостью, и удивлялся, что в этой свободной стране все, как то: разные общества, каналы и пр., носит название королевских. Пароход наш пристал у Блеквальской пристани, где на таможне осмотрен был пассажирский багаж. Из Блекваля я отправился {в вагоне} по железной дороге, идущей по самому Лондону, часто над крышами его домов. Эта дорога имеет около 6 верст протяжения; в то время вагоны на ней приводились в движение постоянными паровыми машинами, поставленными на обеих ее оконечностях. В Лондоне я остановился в пансионе г-жи Сандерс (род меблированных комнат со столом) на Гольденсквере, – который мне был рекомендован [Матвеем Степановичем

] Волковым. В некоторые из этих пансионов принимают постояльцев только по выбору; сo мною приехал какой-то пруссак; его не приняли, хотя и были пустые комнаты; меня же впустили, вероятно, как русского, так как тогдашние русские путешественники в Европе большей частью принадлежали к высшему обществу, а может быть, хозяйка пансиона была предварена Волковым, которого я нашел в этом же пансионе; мои[43]

 окна выходили на Гольденсквер. В 8 час. утра подавали чай и кофе, в час пополудни был завтрак, которым я ни разу не воспользовался, а в 6 час. обед за общим столом, из хорошей провизии и сытный. Недоставало только супа, но предупредительная хозяйка, зная, что русский человек без супа не обходится, приготовляла таковой для меня одного. Передо мною ставили миску горячего душистого бульона, чем-то приправленного. Из учтивости приходилось съесть хотя несколько ложек этой бурды. За стол ежедневно садилось человек 20, частью живущих в пансионе, а частью приходивших только обедать; из последних было несколько лиц, в продолжение десятка лет ежедневно обедавших в пансионе. В числе их был один англичанин, средних лет, большой шутник, говоривший по-французски и занимавший своим разговором новых обитателей пансиона. Он со мною и Волковым ездил в Виндзор и Ричмонд в омнибусе; мы сидели в верхних наружных местах, чтобы лучше обозревать местность. {Волков, впрочем, постоянно ездил в этих местах, на которые лезть, по его худобе, он не находил неудобным.} Дорогой наш англичанин-чичероне прикинулся французом, говоря со мною и Волковым по-французски, а со своими соотечественниками несколько исковерканным английским языком, и очень часто употребляя имя Веллингтона{239}

, постоянно называя его Villainton.

Лондон поразил меня своей громадностью, многолюдностью и своими общественными учреждениями, {но мною уже принято последних не описывать в «Моих воспоминаниях»}. Кто не был в Лондоне, тот не может представить себе массы скачущих экипажей и бегущих пешеходов по лондонским улицам, которых бо́льшая часть довольно узки. Все это происходит в необыкновенном порядке, благодаря врожденному каждому англичанину уважению к законности и огромному числу полисменов, постоянно наблюдающих за сохранением порядка. Эти полисмены истинные друзья человечества и в особенности иностранцев; в те дни, в которые я не брал ни комиссионера, ни лон-лакея, полисмены не только с большой готовностью провожали меня до отыскиваемых мною магазинов, но по моему приглашению входили в них со мной, служа мне пособниками при моих покупках, и все с их пособием купленное было хорошо и стоило недорого.

Лондонские полисмены отличаются необыкновенной сметливостью; расскажу один из многих примеров этой сметливости, в котором я был действующим лицом. На другой день моего приезда в Лондон, я вышел рано из дома, обедал в каком-то ресторане и возвращался часу в 12-м ночи; идя по Regent Street, я заглядывал в поперечные улицы, вспоминая ту, которая ведет к пансиону Сандерс. Полисмен, заметя это, подошел ко мне, сказав: «Сэр, Гольденсквер № 6», и провел меня до дома. Нельзя не удивляться тому, что в городе с двухмиллионным населением полисмены могли заметить только что приехавшего иностранца, ничем не отличавшегося, ни фигурою, ни ростом, ни дородством, так как я потолстел позже. Но это покажется еще удивительнее, когда вспомнишь, что в этой свободной стране не имели понятия о паспортах, которые тогда еще требовались во всех европейских государствах, и что в пансионе, в котором я остановился, даже не записали моей фамилии.