Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг.

18 июня 1940 года я писал во втором своём докладе: «Положение иностранных представителей здесь, в Москве, заметно отличается от других стран, оно гораздо более сложное». Дипломатический корпус, по крайней мере, большинство его членов, не имеет иных контактов в официальных кругах, кроме как связанных с обсуждением конкретных служебных дел. Все беседы ограничиваются этими вопросами. Выход за их пределы, особенно на свободные темы, невозможен, представители Наркоминдела на это не идут. Сам Кремль герметически закрыт. Многие дипломаты жаловались мне на это обстоятельство. Один посланник рассказывал, что когда он попытался начать разговор на политические темы с заместителем Наркоминдел, то получил ответ: «Читайте “Правду” и “Известия”, там есть всё, что надо знать». К этому я хотел бы теперь задним числом добавить, что там, по крайней мере, в то время, не было того общеевропейского и общезападного чувства единства, основанного на общей культуре, которое, несмотря на все разногласия, нельзя не заметить у западных народов и их представителей в ходе общения и которое сближает их и порождает у них определённую солидарность.

Конечно, представителям великих держав, которые имели общие политические интересы с Советским Союзом, приходилось детально обсуждать различные вопросы. В этом плане интересны опубликованные в 1941 году доклады и другие документы бывшего посла США в Москве Дж.Э. Дэвиса за 1937–1938 годы. Дэвис имел в Москве значительно бо́льшие возможности, чем другие дипломаты. Советское правительство относилось к нему с повышенным вниманием и крайне любезно. В книге он упоминает, что за короткое время (он пробыл в Москве лишь около 12 месяцев) у него состоялось 14 завтраков, обедов или иных встреч с высокими советскими представителями. Насколько мне известно, это было весьма необычно в условиях Москвы. Со Сталиным, правда, он встречался лишь один раз, было это во время прощального визита посла к Молотову. В распоряжении Дэвиса был эффективный аппарат, в который входили как большой персонал посольства, так и представители американской печати в Москве. Подобные возможности, конечно, были и у других великих держав, но представители малых государств с небольшими штатами посольств находились в совсем другом положении. Дэвис рассказывает, что Калинин, принимая его с прощальным визитом, сказал, что с пониманием относится к тому, что послу на новом месте, в Брюсселе, будет гораздо лучше, чем в Москве, а также что жизнь дипломата в Москве не так уж и приятна, поскольку имеет свои ограничения, связанные с тем, что контакты между советскими представителями и дипломатическим корпусом не столь оживлённы, как в других странах. Дэвис ответил, что полностью согласен с мнением Калинина относительно того, что дипкорпус в Москве находится в непростом положении, но, добавил он, это не идёт на пользу не только дипкорпусу, но и советскому правительству, поскольку расширение контактов между людьми могло бы способствовать лучшему пониманию Советского Союза и его правящих кругов дипломатами и министрами иностранных дел других государств. По мнению Калинина, существующее положение определяется ситуацией в мире: народ России считает, что находится в окружении вынашивающих агрессию враждебных государств, и в этом основная причина отсутствия свободного общения с представителями дипкорпуса. Вторая причина, как утверждал Калинин, заключается в том, что ответственные посты в Советском Союзе в отличие от некоторых капиталистических государств занимают люди «первого поколения», перед ними стоят новые большие задачи, они напряжённо работают весь день, и у них нет времени на завтраки, обеды и другие мероприятия, к которым привыкли в дипкорпусе для поддержания контактов. Со временем дело исправится, считает Калинин.

Я привожу здесь разумные и правильные слова Калинина из книги Дэвиса, поскольку они разъясняют условия Москвы, которых я также коснулся в выше упомянутом докладе.