О нём не любят писать ни левые, ни правые критики, но книжки-то его точно почитывают. А это главное. Да и в своей официальной жизни Юрий Поляков всегда опирается на ту линию, которая идёт от его подлинности. Вот почему «Литературная газета», когда после периода радикального либерализма её возглавил Юрий Поляков, так резко изменилась, обрела вольное русское дыхание. Валентин Распутин даже назвал это подвигом. Я-то думаю, что настоящий день рождения всегда, ещё со школьных времён, заполнял всё содержимое тех должностей и обязанностей, которые торжественно вручались высоким начальством писателю по двенадцатым числам. Но собака щедро делится с волком, а волк водит собаку по своим тайным лесным тропам. Волк с собакой давно уже подружились и вместе расчищают русский лес.
Помню, к пятидесятилетию хотели было Юру чем-то наградить, то ли орденом, то ли медалью, но чиновники рассчитали: для ордена недостаточно заслуг перед властью, а для медали маловато. Сам юбиляр посмеивался: «Нет, всё по Кафке: решили, маловато будет. Надо бы орден дать, допустим, Дружбы.
Всё-таки человек давно в литературе работает, фильмов по его книгам с дюжину снято. Опять же “Литературка” – не “Мытищинская правда”. Короче, документы переоформили и отправили по новой. Прошли они все этапы. Но в распоследней инстанции, перед тем как отдать на подпись президенту, опять спохватились: нет, орден многовато… Медаль! И снова здорово. Третий год волокита тянется. Надеюсь, к 60-летию награда найдёт героя. Смешно!..»
Ну вот, думаю, как раз к нынешнему 60-летию награда и найдёт нашего героя. Впрочем, что для писателя все эти побрякушки? Народное признание, огромные тиражи и само количество изданий – это и есть высшая награда. К 60-летию выпустить более 60 книг, которые не залёживаются на полках, при том, что их никак не отнести к бульварным жанрам: детективам, ужастикам, юморескам, – это и есть настоящий успех писателя, и пусть злобно завидуют все недоброжелатели. Это тоже часть заслуженного признания. В конце концов, если ты к 60 годам не нажил врагов, значит, ты мало чего сделал и зря прожил свою жизнь. Так что я спокоен: у меня, как и у Юры Полякова, как и у других моих друзей, Проханова, Личутина, Лимонова, – врагов более чем достаточно. Жизнь прожили не зря.
Лев Пирогов
Группа крови Юрия Полякова
Однажды мы с женой сидели на – как это называется?.. бенефисе? Да, кажется, на нём, на бенефисе одного актёра. Женой актёра была подруга жены, поэтому нельзя было не пойти. Было познавательно, но неуютно и скучно: актёр был популярным, и это накладывало… отпечаток.
На сцену выходили разные артисты и всё время пели, пели. Что-то такое застольное, задушевное, громко и выразительно. Это было ужасно. Хотя многим нравилось, ведь все они, эти, которые пели, тоже были популярными артистами и, значит, нравились людям.
Это дело нешуточное.
Я очень люблю порассуждать о том, что вот хорошо бы всем нам, людям с развитым вкусом, как-то эдак вот упроститься, смирить гордыню и приучиться любить и понимать то, что любят и понимают люди со вкусом нетренированным. Всяких вот этих вот певцов, например.
Ну вот удивительно же было, наверное, людям две тысячи лет назад, когда появились среди них такие – и стали учить: не стяжайте, не стремитесь к богатству, возлюбите врагов своих… «Как это?» – «А так – возлюбите». – «Не понимаю…»
И всё-таки как-то же люди с этим тогда справились…
Вот и в искусстве – было бы очень неплохо, если бы случилось такое.
Ну да я отвлёкся. Они тогда всё пели, пели – и джазовые, и эстрадные, и в рок-манере, и всё такое. И так, и сяк, и вот эдак. Горлом, глоткой, диафрагмой, октавой. А потом вышла одна женщина…
Это было как в рассказе Виктора Драгунского «Девочка на шаре». Мне даже показалось, что от неё исходит сияние, – настолько она пела тихонечко. Спокойную очень песню. И только пару раз – чуть-чуть так… как бы наддавливала… и сразу тогда звенели где-то там хрустальные колокольчики, приоткрывались туманные завесы – и в прорехи их виднелось… что-то бесконечно далёкое и очень родное – что-то такое, да.
А просто она была оперной певицей, вот в чём дело.
А песенку пела совсем простую: я несла свою беду через озеро по льду – и так далее. Без всяких там «колоратур» пела, просто.
И заставила сердце задохнуться от красоты, только уголок показав её. Что называется, поманив.
Обычно же как? Красоту стараются потолще намазывать. Девяностошестипроцентная красота! Девяностовосьми! Мало?.. Стахановская, тысячачетырестапроцентная красота! Сидишь чёрную икру половником хлебаешь из тазика… Красиво!
Это вот в чистом виде оперная ария – хочет быть такою. Чем тысячачетырестапроцентнее, тем удачнее, тем успешнее у людей, тем лучше.
А песенка про беду…
Нельзя её спеть чёрной икрой – оперным голосом. Но и промычать под нос в святой простоте – тоже ведь не годится! Чтобы уголок показать, нужно и всё остальное от этого уголка иметь… уметь. Но не размахивать тем, что имеешь. Своими умениями.
А точнее говоря – не сводиться к тому, что ты умеешь.