Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

В «ЧП районного масштаба» бездна ещё не разверзлась, но судьба будущего обитателя «дна» Семёнова, совершившего из-за того, что его не приняли в ВЛКСМ, кражу в здании райкома комсомола, предопределена: суд, колония, вхождение в криминальный мир… Повторяющаяся деталь в описаниях морского дна, «горы́ Ёжик» [1, I, 108] и официозной райкомовской обстановки. На дне морском – это ёрш, живой, пучеглазый, но уже похожий на обросший водорослями камень; на суше – ощетинившаяся зелёными колючками горы Ёжик белая башня цековского пансионата; в сцене райкомовского собеседования с будущими комсомольцами – металлический канцелярский ёж-магнит:

«Все посмотрели на Шумилина. Он поднял скрепку, поднёс её к настольному магниту, напоминающему металлического ежа, усеянного продолговатыми канцелярскими колючками» [1, I, 198–199].

Замешательство Шумилина понятно: человек, пожелавший стать комсомольцем, не смог внятно объяснить, почему вступает в комсомол. И в решении отложить вопрос о приёме Семёнова до следующего заседания бюро он по-своему прав: «Мужчина всегда себя должен в руках держать», а не поддаваться охватившему его волнению [1, I, 199]. И не прав, поскольку, привыкший мыслить в рамках номенклатурных представлений о добре и пользе, не учёл уникальности и необратимости момента. Семёнов на следующее заседание не придёт. Крушение веры в то, что справедливость действительно существует (он ведь шёл в комсомол не потому, что все так делали, а по зову сердца), и вызвало вспышку ярости – кражу со взломом.

В «Побеге» образ дна-неба, деформируясь и уменьшаясь, смещается в квартиру героя, уподобленную аквариуму, в котором, как безумный, мечется «сомец». Точно так же мечется по жизни герой-эскейпер, с ненавистью разбивающий бочонок-аквариум и давящий своего морского «двойника». Пытаясь сбежать от жены, от любовницы, от себя, от страны – от всех сразу! – он поскользнётся на «рыбьей мокряди» (то есть на самом себе) и, сорвавшись с перил балкона, зависнет, уцепившись за край ящика с рассадой, в буквальном смысле между небом и землёй.

Но падение – или взлёт?

Стыд, совесть или, говоря другими словами, те внутренние чувства, которые побуждают нас «к истине и добру, отвращению от лжи и зла» (Даль), внутренние, но заданные извне – зов ангела-хранителя (Сократ), грозный Судия, постоянно оценивающий наши действия (св. Августин), другое «я» или сверх-Я человека (Фрейд), – материализуются в образе Витеньки, чью инвалидную тележку после его смерти сломал маленький Олег Трудович, катая на ней соседских ребят (таких же недоумков, как он сам):

«И тут Олег Трудович услышал:

– Не плачь, шкет!

Голос был мужской, тяжёлый и пространный, как колокольный звон. Эскейпер ощутил порыв густого табачно-одеколонного ветра, с трудом поворотил голову и обмер: перед ним возвышался инвалид Витенька, выросший до невероятных размеров. Его тележка величиной с платформу для перевозки экскаваторов занимала весь проезд, от тротуара до тротуара. На груди висела медаль «За отвагу» размером с башенный циферблат. Бурое морщинистое лицо, почти достигавшее балкона, напоминало растрескавшуюся землю, поросшую какими-то пустынными злаками, а перхоть в волосах белела, словно газетные страницы, брошенные в лесную чашу. Глаза же у Витеньки были не голубые, как прежде, а зияли чернотой потухших кратеров.

– Не плачь! Видишь, я без ног, а не плачу!

– Я боюсь!

– Не бойся. Я тебя схороню!

– Но я не хочу прятаться. Я эскейпер…

– Да какой ты, к едреням, эскейпер! Тележку мою зачем разломал? Ну ладно, я тебя простил. Прыгай! – Витенька подставил бугристую ладонь с мозолями, похожими на вросшие в почву сердоликовые валуны.

– А куда ты меня спрячешь?

– А вот куда…

Витенька быстро сжал пальцы, словно поймал пролетавшего мимо невидимого ангела, и поднёс кулак к уху. На тыльной стороне ладони Башмаков увидел огромную синюю наколку «ТРУД».

– Прыгай, не бойся! Всё равно ты никуда не убежишь… <…> Витенька улыбнулся, сияя зубами, закованными в стальные кирасы, и снова подставил огромную ладонь…» [1, III, 457–458].

Мы не знаем, разобьётся ли эскейпер об «асфальтовое дно» [1, III, 456] пореформенной жизни или жена с любовницей спасут героя, – автор на момент выхода романа в свет предложил два одинаково возможных завершения32, – однако, какой бы из вариантов ни предпочел читатель, в каждом звучит всё та же художественно выстраданная идея: ну какой ты эскейпер! Куда ты убежишь? За содеянное человек должен отвечать – даже ценой собственной жизни. Только труд – единственное убежище и спасение от всех невзгод.