Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

Но это, так сказать, замечание побочное, а сила поляковского стиля заключается, как я уже говорил, отнюдь не в формальном трюкачестве и не в превращении романа в филологический ребус. Она – в том уже упомянутом выше пристрастии к вроде бы второстепенным, но абсолютно точным деталям, которые придают достоверность самому недостовернейшему событию, потому что заставляют читателя почти на каждой строке издавать внутреннее восклицание: «Блин, ну надо же! И со мной так было…» (Или – «И я так думал…»)

Да и сам герой романа Полякова уж очень похож на нас с вами, всё время собирающихся совершить нечто грандиозное, но так до конца жизни и не находящих времени, чтобы повесить в умывальнике заказанную женой полку. Оглядываемся в конце пути – в гении не вышли, страну промитинговали, любимую отдали торгашу из ларька… А от нас-то всего и требовалось, что… «Надо было только протянуть руку, – вспоминает Башмаков одну из своих несостоявшихся любовей. Почему же он этого не сделал? Боялся Кати? Боялся себя? Стеснялся подчинённых? Ерунда! Никого он не боялся и не стеснялся. Просто не протянул руку – и всё…»

Особенность последнего романа Юрия Полякова заключается ещё и в том, что выведенный в нём образ главного героя является таким же ЗНАКОВЫМ (или, как писали в школьных учебниках, ТИПИЧНЫМ) для нашего времени, как образы Онегина, Печорина, Обломова и других ЛИШНИХ ЛЮДЕЙ СВОЕГО ВРЕМЕНИ для соответствовавших им исторических эпох. Конечно, способность на совершение ПОСТУПКА КАК ТАКОВОГО в первую очередь зависит от силы личности самого человека, но немало для её формирования делает и эпоха. «Чем гениальнее правитель, тем раздолбаистей народ», – говорит в романе друг главного героя – Джедай, намекая этим на сформировавшую их брежневскую эпоху. От этой неспособности на поступок рушится жизнь и самого Башмакова, и любящих его людей, и всего государства. Ну вот, например, подходящая случаю сценка: «До позднего вечера слушали ораторов и скандировали что-то упоительно антиправительственное. Митинг закончился принятием резолюции о немедленной отставке Ельцина. После этого люди успокоились и пошли по домам…»

Поразительно, но при всей непохожести личных судеб преуспевающего бизнесмена Павла Николаевича из повести «Небо падших» и постоянно выпадающего из полосы удачи Башмакова из романа «Замыслил я побег…» у них обоих выработалось восприятие мира исключительно как ВАГИНАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ. И так же, как для героя гоголевского «Невского проспекта» Пискарёва, СОН, в котором он видит свою любимую, становится главным источником сердечной радости, а стало быть, и смысла жизни, так для героев поляковской прозы главным содержанием жизни становится СЕКС. Но секс не ради секса, а ради слияния с тем ЕДИНСТВЕННЫМ ПАРТНЁРОМ, которого каждый из нас ищет всю жизнь. Именно поэтому одержанная в конце концов победа в затянувшемся любовном поединке с Екатериной (одержанная, заметим, ценой ЕЁ ЖИЗНИ) подводит своим фактом роковую черту и самому Павлу Николаевичу. А вставшая во весь рост необратимость разрыва с женой как бы выталкивает собой из жизни и сорок лет убегавшего от принятия ответственных решений (даже имя себе такое придумавшего – «эскейпер», то есть «убегатель») Олега Трудовича Башмакова. Да и жил ли он, если разобраться, этот такой похожий на нас и такой НИКАКОЙ человек? Был ли он? И случайно ли его смертельное падение с балкона так удивительно похоже на вываливание из окна гостиницы набоковского Лужина? Помните?

«…Дверь выбили. “Александр Иванович, Александр Иванович!” – заревело несколько голосов. Но никакого Александра Ивановича НЕ БЫЛО».

Точно то же можно сказать и о героях последних книг Юрия Полякова. Потому что от вагинальной реальности остаётся наяву не больше, чем от реальности виртуальной. Разве что – куча носовых платков с засохшими на них следами человеческого семени. Да и те, понятно, можно выстирать и сложить в ящике шкафа стопкой…

P. S.