Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

Восприятие мира как ВИРТУАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ – это своего рода даже роскошь, поскольку таит в себе разнообразие пускай и вымышленных, но всё-таки разнообразных и острых ощущений. Мир же героев Юрия Полякова намного трагичнее, поскольку, вследствие отсечения от него таких ценностных категорий, как УВАЖЕНИЕ КОЛЛЕКТИВА, ТРУДОВАЯ СЛАВА, ГОРДОСТЬ ЗА ОТЕЧЕСТВО, ПРИЧАСТНОСТЬ К ВЕЛИКИМ ДЕЛАМ, ОСОЗНАНИЕ СЕБЯ ЧАСТЬЮ ВЕЛИКОГО НАРОДА, и им подобных, все возможные ощущения в нём сосредоточились в уже упоминаемом нами курчавом треугольничке в нижней части женского живота, переводя восприятие окружающего мира в категорию так называемой ВАГИНАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ. И не менее ярко, чем в повести «Небо падших», это дало себя знать в последнем на данный момент романе Ю. Полякова – «Замыслил я побег…», весь сюжет которого сводится к тому, что собравшийся уйти от жены к молодой любовнице герой собирает свои вещи и вспоминает прошедшие годы.

Несмотря на отсутствие каких-либо нарочито-модернистских прибамбасов, роман несёт в себе такую подробную детализацию эпохи, что она воспринимается чуть ли не как постмодернистский приём скрытого цитирования. Да, впрочем, это и есть цитирование – разве что не столько литературы, сколько всей нашей вчерашней жизни, вчерашней идеологии и вчерашнего искусства…

(Кстати сказать, мы, видимо, зря ломаем копья по поводу такого явления, как постмодернизм. Плох он или хорош, он вряд ли переживёт поколение нынешних сорокалетних. При том уровне литературного образования, которое сегодня получают учащиеся большинства российских школ и даже вузов, кто из них сможет понять и оценить тонкость постмодернистских трюков с явным или скрытым цитированием мировой и отечественной классики? Кто услышит, как в постмодернистской литературе КНИГИ РАЗГОВАРИВАЮТ С КНИГАМИ?.. Для НЕ ЧИТАВШИХ Толстого и Достоевского, Чехова и Гоголя, Пастернака и Маяковского, Булгакова и Олешу перекличка с этими авторами останется абсолютно незамеченной, тогда как сила постмодернистских произведений именно в том и заключается, что к своему собственному голосу их авторы как бы подсоединяют ещё и голоса своих коллег и предшественников, так что, читая роман СЕГОДНЯШНЕГО писателя, мы одновременно с ним читаем ещё и всё то, что было написано по этому поводу ДО НЕГО.

Кроме того, вследствие полного незнакомства завтрашних читателей с пародируемыми и обыгрываемыми ПЕРВОИСТОЧНИКАМИ, для них исчезнет и тот почти детективный интерес, который заключается в выискивании и УЗНАВАНИИ распылённых по постмодернистским текстам цитат и перекличек с произведениями других авторов…)

Так, например, автору уже сегодня приходится объяснять и героине, и своему молодому читателю кое-какие из приводимых по ходу сюжета цитат: «…Он выдернул, пустив слезу, неожиданно вызябнувший из ноздри волос и стал мыть руки, думая о том, что разность поколений определяется не постельной жадностью и не количеством седины, а чем-то иным. Вот, к примеру, он пошутил: “Надо, Вета, надо!”, – а она даже не заметила примочки, на которой выросло его, башмаковское, поколение. Шурик в фильме “Операция “Ы” лупит хулигана-пятнадцатисуточника по заднице прутьями и приговаривает: “Надо, Федя, надо!” Даже учителя так шутили. “Анна Марковна, может, не надо двойку?” – “Надо, Башмаков, надо!..”»