Молчаливый полет

Москва… Кремлевская тиараВ ней папской славою горит,На животе земного шара,Как белый пуп, она лежит.Должно быть, инок богомольныйСея загадочных стропилКрая России подневольнойВолшебным кругом очертил, —И, внемля воинскому кличу,Она меж пажитей и сёлЛегла, как впившийся в добычуИ перепившийся орел;В огне и мщении крещенный,Из пепла город вековойВосстал, как феникс, золоченойИ шишковатой головой;

Он вспыхнул в годы роковыеОт искр азийского меча,Чтоб стать над именем БатыяКак погребальная свеча;И, вечно жертвенный и гордый,Не убоясь мортирных дул,Наполеоновы ботфортыОн резвым пламенем лизнул;Но окурив заклятьем дымаТрех Римов старческую грязь,На зов языческого РимаМосква опять отозвалась —И над Россиею простертойИз трижды выжженной травыВзошел победою четвертыйНа красном знамени Москвы.

1931?

«В ночном забытьи, у виска набухая…»[228]

В ночном забытьи, у виска набухая,Пульсируя кровью и галькой шурша,На сердце наваливается глухая —Не знаю, пучина или душа.Душа?! Но ведь я ее розгами высек,Я принял над ней опекунскую власть,Я не прорицатель и не метафизик —Откуда ей взяться? — и вот она — шасть! —Как будто сгребла ее сеть-волокуша,Где трутся шлифованные голыши,В груди моей бьется кровавая тушаОбодранной, выдранной, рваной души…И, лопастью врезываясь в Зыбину,Пустынно-песчанист, безгривен и львин,Горбатит картечью пробитую спину,

Хрипит кровохаркающий дельфин.И слышу я, внемля предсмертному фырку,Ко мне обращенный звериный упрек:«Ты новую книгу пропел под копиркуИ всеми красотами штиля облек.Ты в ней рассказал о зубастом обжореИ малом, забравшемся в госаппарат.Он ходит ловить нас в открытое море,Он — честный убийца, и я ему брат.Разъятые туши ногой отодвинув,Брезентовый плащ на плечах волоча,Он целится в мимо плывущих дельфинов,Ловкач, удостоенный прав палача.Но ты-то! Но ты-то! Опасность изведав,Кровавой забавой свой дух напитав,Ты предал классический бред кифаредовИ лирного братства нарушил устав!

Как мальчик, ты, высмеяв миф Арионов,Стрелял по созвездьям, вколоченным в тир,И падали звезды с геральдики троновНа артиллерийский служилый мундир.За переработку барбулек и килек,За жир мой ты рифмой мой корпус пронзил.Диагноз твой верен: дельфин — гемофилик,И кровь моя — смазка свинцовых грузил.Тебя я стерег за винтом парохода,Когда тебя море тянуло на дно,Когда Айвазовскому, в непогоду,Привычно позировало оно.Тебе повезло на турнире наживы —Ты выжил. Я гибну. Диагноз таков:Царапины памяти кровоточивыИ не заживают во веки веков!»

<1931–1932>

Об искусстве[229]