Молния

Во время еды Штефан по просьбе Лоры рассказал о себе. Он родился в 1909 году в немецком городе Гиттельде в горах Гарц, а значит, сейчас ему было тридцать пять лет. («С другой стороны, если прибавить сорок пять лет, через которые вы перескочили, перепрыгнув из сорок четвертого в восемьдесят девятый год, вам сейчас восемьдесят лет! – Крис расхохотался, очень довольный собой. – Вот это да! Вы реально хорошо выглядите для восьмидесятилетнего старикана!») После окончания Первой мировой войны отец Штефана Франц Кригер перевез семью в Мюнхен. Франц Кригер стал сторонником Гитлера в 1919 году, вступив в Немецкую рабочую партию еще в те времена, когда Гитлер только начинал свою политическую деятельность. Франц Кригер даже разрабатывал вместе Гитлером и Антоном Дрекслером платформу, которая позволила их группе, по сути дискуссионному клубу, постепенно трансформироваться в настоящую политическую партию, позднее получившую название Национал-социалистической немецкой рабочей партии.

– В двадцать шестом году в возрасте семнадцати лет я одним из первых вступил в гитлерюгенд, – сказал Штефан. – А меньше чем через год – в Sturmabteilung, или СА, то есть в коричневорубашечники. Это военизированное формирование партии, в сущности, частная армия. К двадцать восьмому году я уже был членом Schutzstaffel, или СС…

– Членом СС! – воскликнул Крис со сладким ужасом в голосе, словно речь шла о вампирах или оборотнях. – Вы были членом СС? Носили черную форму с серебряной мертвой головой? И кинжал?

– Тут мне нечем гордиться, – признался Штефан Кригер. – Хотя нет. В то время я, конечно, гордился. Я был дураком. Дураком, бравшим пример с отца. Поначалу СС была небольшой группой, суперэлитной, и в нашу задачу входило охранять фюрера, даже ценой собственной жизни, если потребуется. Представьте себе парней от восемнадцати до двадцати двух лет. Молодых, невежественных, безбашенных. В свое оправдание могу сказать, что я не был настолько безбашенным и настолько преданным делу, как те, кто меня окружал. Я поступал так, как велел отец, и, каюсь, в силу своего невежества делал даже больше, чем требовалось.

Дождь с ветром стучали по стеклам, потоки воды, громко булькая, стекали по водосточной трубе на стене, рядом с которой стояла кровать.

После сна Штефан выглядел гораздо лучше, а горячий суп буквально вернул его к жизни. Но сейчас, погрузившись в воспоминания о юности, проведенной в кипящем котле ненависти и смерти, он снова побледнел, а глаза запали.

– Я так и не уволился из СС, поскольку это была карьера мечты. А кроме того, уволившись, я непременно навлек бы на себя подозрение, что утратил веру в нашего обожаемого фюрера. Но год за годом, месяц за месяцем и, наконец, день за днем мне становилось все невыносимее видеть окружавшее меня безумие, убийства и террор.

Лоре вдруг показались безвкусными и креветки в тесте, и курица с лимоном, а во рту так пересохло, что рис прилип к нёбу. Отодвинув еду в сторону, она сделала глоток кока-колы.

– Но если вы не увольнялись из СС, то как же учеба в университете и занятия наукой?

– Видите ли, – ответил Штефан, – в институте я занимался отнюдь не научной работой, так как не получил университетского образования. Ну а кроме того… два года я проходил интенсивный курс английского языка, пытаясь выработать приемлемое американское произношение. Короче, я участвовал в проекте по заброске сотен глубоко законспирированных агентов в Великобританию и Соединенные Штаты. Но так как мне не удалось избавиться от немецкого акцента, за границу меня не послали. И все же, поскольку мой отец был одним из старейших сподвижников Гитлера, я считался в высшей степени благонадежным членом общества, и они нашли мне другое применение. Я был зачислен в штат помощников фюрера, где мне поручали самую деликатную работу, в основном в качестве посредника между враждующими правительственными группировками. Что позволяло без труда получать конфиденциальную информацию, полезную для британцев, чем я и занимался начиная с тридцать восьмого года.

– Так вы были шпионом? – взволнованно спросил Крис.

– Вроде того. Я по мере сил способствовал падению Рейха, чтобы загладить свою вину за то, что в юности служил ему верой и правдой. Я должен был искупить свой грех, хотя, казалось бы, такой грех искупить невозможно. Затем осенью сорок третьего, когда Пенловский достиг определенного прогресса в разработке ворот времени, посылая животных бог знает куда и возвращая их обратно, я был приписан к институту в качестве наблюдателя, точнее, личного представителя фюрера. Ну а также подопытной морской свинки, потому что должен был стать первым человеком, отправленным вперед сквозь время. Видите ли, они уже были готовы послать человека в будущее, но не хотели рисковать Пенловским, Янушским, Гельмутом Волковым, Миттером, Шенком или любым другим ученым, смерть которого нанесет невосполнимый урон проекту. Ведь никто точно не знал, вернется ли посланный в будущее человек обратно, подобно подопытным животным, а если вернется – то останется ли он целым и невредимым.