Молочные зубы

– Здорово. На этот раз ты выступила перед нужным человеком и добилась потрясающего успеха.

Она покосилась на дочь и не сводила с нее взгляда достаточно долго для того, чтобы увидеть на ее лице неуверенность и тревогу. Сюзетта широко улыбнулась, поражаясь, каким триумфом для нее оборачивается этот день. Как только они вернутся домой, она тут же позвонит доктору Гутиэрресу. К тому же надо будет подумать, как лучше всего преподнести это Алексу. Но если школа «Тисдейл» возьмет Ханну к себе – а, судя по всему, оно так и будет, – она сметет на своем пути все препятствия.

Сюзетта подумала, какая награда маячит перед ней впереди. Время. Отдых. Покой. Возврат душевного равновесия.

ХАННА

Мама приготовила на обед ее любимые блюда: поджаренный сэндвич с сыром и яблочные дольки с корицей и лучшим в мире ванильно-миндальным молоком. Она села есть за стол одна и стала наблюдать за родительницей, которая долго ходила взад-вперед по саду с противоположной стороны стеклянной стены, разговаривая с кем-то по телефону, а потом вернулась в дом даже радостнее, чем раньше.

– Как же мы с тобой похожи, Ханна-Сюзанна-Фофанна-Банана!

В ее радостном возбуждении было что-то ненормальное. Мама превратилась в воздушный шар, который ей хотелось проткнуть булавкой, чтобы посмотреть, как она с шипением сдуется и превратится в ничто.

Ханна никак не могла понять, что сделала не так. Когда она рявкнула на директрису, та, по-видимому, испугалась не на шутку, но мама почему-то уходила из школы чуть ли не вприпрыжку. Может, это было заведение для плохих детей? Неужели она стала игрушкой в маминых руках и как по нотам сыграла отведенную ей партию? Не беда. У нее в запасе была еще тысяча фокусов, которые можно будет показать. Ханна знала, что взрослые любят, а что нет: девочки-зайки, тихие и никогда не повышавшие голоса, считались хорошими; а девочки-драконихи, оравшие, топавшие ногами, повсюду носившиеся и изрыгавшие огонь, – плохими. Ни одна живая душа не заставит ее остаться против воли в стенах этой «КакаБякаКроликСанниБридж».

После обеда мама решила пройти с ней очередную тему из учебника по математике. Она открыла его и вложила между страниц карандаш. Ханне нравилось решать математические задачки. Они чем-то напоминали пазлы, хотя и не были такими глупыми; числа жили в чистом мире двух понятий: «да» и «нет». Вдобавок к этому ей хотелось довести до конца свой замечательный проект, призванный не оставить камня на камне от маминого приподнятого настроения.

Не желая слишком выдавать охватившее ее возбуждение, девочка взяла книгу за уголок, провезла ее по столу, схватила зубами карандаш и демонстративно потащилась наверх по лестнице.

– Господи, ну конечно! Ханна, если хочешь, можешь позаниматься в своей комнате. Через полчаса я поднимусь к тебе посмотреть, как идут дела.

Мама говорила как робот, который вот-вот перегреется. Глядя на нее, Ханна чуть не засмеялась, представив, как та застынет на месте, а из ее ушей вырвутся струйки дыма. Потом мама начнет плавиться изнутри, упадет на колени, изумленно распахнет глаза, а из носа у нее потечет мозг. Папа придет домой, увидит ее в таком виде и поймет, что все это время мама притворялась.

Поднявшись наверх, девочка побежала в свою комнату и закрыла за собой дверь. У нее оставалось тридцать минут до того, как мама придет проверить успехи. Она хотела быть во всеоружии.

* * *

Увидев фотографию, папа сперва спросил: «А почему мама голая?». Но Ханна лишь пожала плечами, закрыла глаза, сложила руки и прильнула к ним ухом, изображая жестом сон. Папа тоже пожал плечами и распечатал фотографию в черно-белом варианте, как она и просила. Перед тем как отправиться в «Саннибридж», девочка обрезала белые края у маминого снимка и у тех, что тайком распечатала сама (в доме все знали, что папа использовал пароль BlueAndGoldForSweden[15]).

Теперь все было готово для монтажа, поэтому она оторвала от блока на мольберте лист плотной бумаги, взяла клей-карандаш и опустилась на пол.

На сайте «Жуткие фото» было великое множество снимков, но фотографии, на которых людей можно было принять за живых, она забраковала. Ей понравились те, где женщины покоились в гробах, или лежали неподвижно, как доски, на белой ткани с кружевными краями. По правде говоря, больше всего ее очаровали мертвые дети; одних матери прижимали к груди, другие лежали в небольших гробиках, окруженные братьями и сестрами, которым было не столько страшно, сколько просто скучно, словно смерть для них укладывалась в формулу «каждый-день-больше-никогда-ну-вот-опять-кто-то-умер». Но ей хотелось, чтобы мама увидела только леди, таких же, как она сама.

Некоторые из них лежали заваленные цветами или в окружении родственников в смешной старомодной одежде. Никто не улыбался, разве что покойница с квадратным подбородком и открытыми пустыми глазами. Ей хотелось, чтобы здесь был снимок Мари-Анн Дюфоссе, но фотокамеры тогда еще не изобрели.