Молодые львы

Они рассмеялась и спустились в вестибюль «Дорчестера», где пожилые дамы по-прежнему пили чай с племянниками, молодые летчики-капитаны под руку с миловидными девушками направлялись к стойке бара и где звучал ужасный английский джаз, так много потерявший из-за отсутствия в Англии негров, которые вдохнули бы в него жизнь. Майкла так и подмывало подойти к музыкантам и сказать саксофонисту и барабанщику: «О, миста, ты слишком уж зажат! Миста, слушай сюда, вот как это делается. Держись свободней, миста, что ты так вцепился в эту бедную трубу…» Майкл и Луиза шли, весело улыбаясь, держась за руки, вновь, пусть на мгновение, нырнув за ширму своей счастливой, но хрупкой псевдолюбви. А с другой стороны Гайд-парка в свежем, холодном ночном воздухе догорающие пожары, зажженные немецкими бомбами, празднично подсвечивали темное небо.

Медленным шагом они направились к Пиккадилли.

– Сегодня я приняла важное решение, – нарушила молчание Луиза.

– Какое?

– Я должна добиться, чтобы тебе присвоили офицерское звание. Хотя бы произвели в лейтенанты. Не можешь же ты всю войну оставаться в рядовых. Это глупо. Я переговорю кое с кем из своих друзей.

Майкл рассмеялся:

– Не трать время и силы.

– Ты не хочешь стать офицером?

Майкл пожал плечами:

– Может, и хочу. Как-то не думал об этом. Но… это лишние хлопоты.

– Почему?

– Они ничего не смогут сделать.

– Они могут сделать все что угодно, – возразила Луиза. – А если их попрошу я…

– Ничего из этого не выйдет. Запрос уйдет в Вашингтон, а там им откажут.

– Почему?

– Потому что в Вашингтоне есть человек, который утверждает, что я – коммунист.

– Ерунда.

– Конечно, ерунда, – согласился Майкл, – но такой человек есть.

– А ты коммунист?

– Такой же, как и Рузвельт. Ему бы они тоже не присвоили офицерского звания.

– Ты пытался?

– Да.

– Боже, – воскликнула Луиза, – до чего же нелепо устроен этот мир!

– Да это в конце концов не так уж важно, – улыбнулся Майкл. – Мы все равно выиграем войну.

– Разве ты не разозлился, когда узнал об этом?

– Было такое, – признал Майкл. – Скорее опечалился, чем разозлился.

– У тебя не возникло желания послать все это к чертям?

– Возникло на час или два. Потом я понял, что веду себя как ребенок.

– Очень уж ты благоразумен.

– Возможно. Впрочем, это не совсем так, с благоразумием дело у меня обстоит не очень хорошо. Но в любом случае какой из меня солдат? Армии от меня пользы чуть. Идя в армию, я решил, что отдаю себя в ее полное распоряжение. Я верю в справедливость этой войны. Но это не означает, что я верю в армию. Я не верю ни в какую армию. Бесполезно ждать справедливости от армии. Взрослый, здравомыслящий человек может ждать от нее только победы. Если вопрос ставить именно так, то наша армия, вероятно, наиболее справедливая из всех существовавших на земле. Я верю, что армия позаботится обо мне в силу своих возможностей, что она будет стараться уберечь меня от смерти, и, вполне вероятно, у нее это получится, а предвидение и опыт ее командиров позволят заплатить за победу минимальную цену. Довольно для каждого дня своей победы[60].

– А ты, однако, циник, – покачала головой Луиза. – УВИ такое отношение очень бы не понравилось.

– Возможно, – согласился Майкл. – Я ожидал, что армия продажна, неэффективна, жестока, расточительна, и все это в ней есть, как и в других армиях мира, но далеко не в той степени, как я предполагал. Коррупции, к примеру, у нас гораздо меньше, чем в немецкой армии. И это нам в плюс. Победа, которую мы одержим, не будет столь блистательной, какой она могла бы быть, если бы у нас была другая армия, но это будет лучшая из побед, какую можно ожидать в этот день и в этот век, и я благодарен за это нашей армии.

– Что же ты собираешься делать? – пожелала знать Луиза. – Торчать в этой дурацкой конторе и до самой победы поглаживать хористок по заду?

Майкл широко улыбнулся:

– На войне бывают места и похуже. Но я не думаю, что на мою долю не выпадет ничего другого. Не знаю уж, каким образом, но армия в конце концов переместит меня в такое место, где я смогу отработать съеденный мной хлеб, где мне придется убивать и где могут убить меня.

– И как тебе такая перспектива? – полюбопытствовала Луиза.

– Меня она пугает.

– А откуда уверенность, что так оно и будет?

Майкл пожал плечами:

– Понятия не имею. Предчувствие. Мистическое ощущение того, что справедливость будет доверено творить мне, но и со мной также разберутся по справедливости. С тридцать шестого года, с Испании, меня не покидает чувство, что наступит день, когда мне предъявят счет. Год за годом я оттягивал этот момент, но чувство, что этот день придет, только нарастало. Заплатить меня попросят, сомнений в этом нет.

– Ты думаешь, что еще не заплатил?

– Если и заплатил, то чуть-чуть. Проценты с долга. Сам долг остался нетронутым. За должком придут, и отнюдь не в контору ОООВС.

Они повернули на Сент-Джеймс-стрит. Впереди возвышалась темная громада средневекового дворца, среди зубчатых башенок бледным пятном выделялся циферблат часов.

– Возможно, – улыбнулась в темноте Луиза, – в тебе действительно нет командирской жилки.