Монах. Анаконда. Венецианский убийца

Он очень устал от гребли, а предутренний ветер крепчал и дул все резче. Чтобы укрыться от него, Зейн забрался в узкую расселину скалы, улегся там и почти сразу заснул. Однако наслаждаться сном пришлось недолго: вскоре он был разбужен голосами, доносившимися из пещеры, что находилась ниже, прямо под ним. Зейн насторожил слух и услышал все подробности заговора против султана Карнатика. Из речей заговорщиков он понял, что все они занимают важное положение при дворе. Каждый сетовал на суровость государя, на его пренебрежение к своим вельможам, вместо которых он ставит на первые должности людей низкородных, а прежде всего на его жестокое обхождение со своим в высшей мере достойным сыном.

Судя по их словам, из-за скупости и ревности отца молодой принц подвергался самым оскорбительным унижениям, был ограничен в возможности предаваться своим любимым развлечениям, отстранен от всякой власти, лишен всякого влияния – и, по общему мнению, ничто не могло вызволить его из такого позорного плена, кроме низложения человека, который обходится с ним совсем не как отец. Каждый старался прикрыть свою измену словами о справедливости и необходимости; все наперебой приводили доводы в доказательство того, что исполнение их замысла станет одним из благороднейших деяний, когда-либо совершенных: ведь вместо ограниченного и нетерпимого султана на престол взойдет молодой, здравомыслящий и великодушный принц, чьи блестящие таланты и исключительные добродетели всенепременно принесут счастье стране и вернут правительству прежнюю силу, что была подорвана бездарным руководством ныне царствующего монарха. Время от времени в разговор вмешивался негромкий жалобный голос, который, казалось, пытался скорее усмирить, нежели разжечь общее негодование и в конце концов сделался просто умоляющим, но он звучал очень тихо, и Зейн на таком расстоянии не мог разобрать ни слова.

Совещание подошло к концу. План был окончательно утвержден, и обязательство его выполнить скреплено торжественными клятвами. Лучи восходящего солнца уже сверкали на лоне океана. Зейн услышал, что крамольники засобирались восвояси. Он осторожно высунулся из расселины и увидел, как мужчины выходят из пещеры и спешат к своим коням, стоящим поодаль под присмотром рабов. Всего он насчитал четырнадцать человек. Они пришпорили своих скакунов и вскоре исчезли из виду.

Зейн покинул свое укрытие и быстро отыскал вход в пещеру. Он вошел туда, уселся на выступ скалы и стал размышлять над только что сделанным открытием. Султан Карнатика слыл человеком, ни разу не замеченным в потворстве каким-либо своим слабостям, который вершит правосудие со строжайшей беспристрастностью и не оставляет ни одно преступление безнаказанным, совершено ли оно членом дивана или простым погонщиком верблюдов. Посему Зейн полагал решительно необходимым разоблачить опасный заговор, но самая мысль о том, чтобы снова вмешаться в дела государей, вызывала в нем отвращение. Кроме того, сейчас он всего лишь бедный рыбак – разве может он надеяться на аудиенцию у султана? Одна просьба о ней неминуемо возбудит подозрения, а если заговорщики хоть о чем-то догадаются, таким влиятельным людям не составит ни малейшего труда либо тайно убить его, прежде чем он расскажет султану свою историю, либо заточить в какую-нибудь секретную темницу и держать там, покуда они не исполнят задуманное.

Таковы были мысли Зейна, течение которых внезапно прервал до боли знакомый звук: громкий шелест трепещущих на ветру одеяний девы-духа. Уже в следующий миг она предстала перед ним, и солнечный луч, падавший сквозь расщелину в скале, озарил холодный, равнодушный, несказанно прекрасный лик. Стон отчаяния вырвался из груди бедняги, осознавшего, что он вновь стал преследуемым Аморассаном, и все спокойствие, все счастье, все мечты и чаяния разом покинули его сердце.