Море вверху, солнце внизу

Он посмотрел на нее, а потом отвел глаза. Она успела заметить в них вспышки молнии, услышать в голосе отзвуки раскатов грома. Ее воспоминания подтвердились. Ее мрачное детство таким и осталось. Но было что-то еще. Сойдя на один уровень с прихожанами, если бы не их склоненные головы, он выглядел невозмутимым, мирским, уверенным, если не сказать скромным соседом. Скромным, потому что он был лишь каналом передачи Его воли. Отец Питер начал новую жизнь. Это выглядело так естественно, что ей стало интересно, в который раз. Словно он специалист по сбрасыванию кожи и забыванию, что она вообще когда-либо существовала.

— Рада, что вы с нами, — сказала пожилая женщина, сидящая вполоборота к Эвелин. На ней была светло-голубая шляпка, украшенная пучком из трех синтетических фиалок. Ее рука в белой перчатке опиралась на скамью. — Хотя вы выглядите слегка, как бы это сказать, утомленной?

— У меня что-то вроде бессонницы, — ответила Эвелин.

— О, бедняжка.

Женщина с трудом поднялась, и Эвелин подумала, что она уходит, но та осторожными шажками, не отпуская скамьи, направилась на свободное место рядом с ней.

Кто-то из прихожан остался в церкви обсудить свои дела, многие разошлись, однако внутри всё равно оставалось довольно оживленно.

Присев, Люсиль прокашлялась и продолжила разговор сухим голосом:

— Итак, что вы думаете о службе Отца? Бьюсь об заклад, вы тут впервые?

— Она, э-э, вдохновляет.

— О, да. Что правда, то правда, — она наклонилась ближе в ожидании, как показалось Эвелин, продолжения.

— Вас может зарядить его энергия.

— Да, да. Энергия Его, — они всё еще не смотрели в глаза друг другу. Женщина продолжала буравить взглядом свои руки в белых перчатках, чопорно сложенные на коленях. — О, как невежливо с моей стороны. Меня зовут Люсиль. Люсиль Моррис.

Она разомкнула ладони. Эвелин, предвосхищая ее желание официального приветствия, поспешно протянула правую руку.

— О, — произнесла Люсиль, поднимая трясущуюся конечность с растопыренными пальцами.

— Я, э-э, Кэти, — сказала Эвелин.

Чтобы надлежащим образом пожать руку Люсиль, ей пришлось устранить промежутки между ее пальцами. Эвелин чувствовала кости сквозь перчатку, и не удивилась бы, услышав хруст.

— Так вот, Кэти, — сказала Люсиль. — Его зовут Отец Питер, если вы еще не уловили. Он проводит утренние службы по воскресеньям и преподает Библию детям. Каждая служба просто удар током! Вдохновляет, как вы говорите. Он — современный святой, если позволите.

В своем нынешнем состоянии Эвелин выглядела безэмоциональной. Ей удавалось скрыть дрожь, сдержать слезы. Порой ее лицо едва заметно искажала предсмертная агония пытавшейся проявить себя эмоции, но Люсиль этого не замечала. Она устремила свой взгляд вперед, на алтарь, всё еще склонив голову, как провинившаяся собака.

— После его слов: «Мы либо купаемся в лучах Его славы, Его любви, либо страдаем, так что вы выберете?», меня посетила мысль, — сказала Эвелин. — Как насчет третьего варианта?

— Третьего, — повторила Люсиль, словно желая понять, как прозвучит слово в исполнении ее резкого голоса.

— Лимб. Чистилище. Ничему нечестивому не дано попасть на небеса. Человеку будет тяжело, но он спасется, пройдя через огонь.

— Вот как.

— Ведь этому нас учат, не так ли?

— В принципе, да, — согласилась Люсиль. — Хотя должна признаться, Отец Питер никогда об этом не говорил. Возможно, стоит поднять этот вопрос… может быть, может быть, вы напомните ему об этом, юная леди? Вы, кажется, разбираетесь.

— Самую малость.

— Напомнить о чем? — спросил Отец Питер, появившись позади Эвелин и Люсиль. — Я — Отец Питер, чрезвычайно рад познакомиться с вами.

На его лице, остывшем от возбуждения на сцене, всё еще напоминавшем высокослоистое облако, не было никаких признаков, что он узнал Эвелин. Лишь ухмылка-оскал, которой он одаривал каждого члена паствы.

— Кэти, — сказала она.

Он не прикоснулся к ней. Отступил на шаг. То ли чтобы лучше рассмотреть, то ли чтобы обезопасить от любого контакта, Эвелин не могла сказать наверняка.

— Ах, Отче. Какая замечательная служба, впрочем, как и всегда, — сказала Люсиль, развернувшись на лавке почти на сто восемьдесят градусов, чтобы смотреть ему в глаза.

Теперь Эвелин могла различить глубокие морщины на лице Люсиль, особенно в носогубных складках, мясистую маску поверх настоящего молодого лица. Нанесенные румяна лишь подчеркивали глубину бороздок, а губная помада служила контуром этих словно искусственных неровностей. Припухлая кожа вокруг глаз была чуть светлее на фоне остального лица, чуть нежнее.

Учитывая свою склонность к паническим атакам, Эвелин удивлялась собственной выдержке в безусловном присутствии Отца Питера, но затем она поняла, что служба стала окончательной проверкой, театральным объединением большей части эсхатологического мрака ее детства. Насколько она могла судить, она прошла испытание успешно, сохранив маску спокойствия под воздействием огненного ливня в ее голове.

— Итак, о чем же следует напомнить?

Эвелин могла лишь пару мгновений выдерживать его резкий взгляд.

— Ничего особенного, — ответила она.