Море вверху, солнце внизу

Я вышел на кухню и выпил пару рюмок. Стало легче. На мои вопросы есть ответы, так мне говорят. Просто некоторые пока не известны, другие вызывают споры, а иные, как говорится, высечены в камне, но они меня не устраивают. Детали, в сущности, бюрократические. Я понимаю, что мне нужна помощь. Со мной что-то не так, накопилась настоящая зеленая тоска. Жидкость, при виде которой брезгливо скривился бы и Гиппократ. И я не сомневаюсь, что она заразна. На кухне я слушал сообщения, похоже, что от Отца Иосифа. Его беспокоит мое состояние, он переживает. Мы никогда не были слишком близки, как, возможно, следовало бы, но я знаю, он искренен. Он мне нужен. Кажется, он хочет пригласить меня на службу, посвященную Тому, кто восстал из мертвых. Думаю, я приму приглашение.

20-е апреля

Нельзя сказать, что день прошел впустую. Я кое-что узнал. В то время, как остальная часть прихожан делали вид, что не следят за мной, я поговорил с Отцом Иосифом. Каждое мгновение я думал о том, как, должно быть, он улавливает в моем дыхании выветрившееся жало змия. Я видел, как подергивается его круглый сальный нос. Я пришел на службу, как вы бы сказали, подшофе. Но не столь пьян, как бывало когда-то. Я мог идти и разговаривать, хотя и едва, и даже помню, правда, расплывчато, большую часть происходящего.

Отец Иосиф, несомненно, был рад меня видеть, если не сказать удивлен, но и обеспокоен, вероятно, из-за специфического запаха моих слов, а то и по причине моей неуверенной походки. Я приветствовал его как старого друга, сделав вид, что не был отшельником последние несколько месяцев, словно темные круги под глазами не выдавали утрату, безымянное сомнение. А может, это была двусмысленная ненависть. Разница между ними казалась ничтожно малой. Мы делаем различие между сомнением и ненавистью ради удобства, удобства самой речи.

— Я знал, что ты придешь. У нас сегодня весьма солидное собрание. А, вот, посмотри на всю эту малышню… — из-за мокроты в горле голос его оборвался. Он вставил палец за воротник, поводя им туда-сюда. Время от времени круглые стекла его очков ловили свет, превращаясь в сияющие диски, полностью скрывающие глаза.

— Я…, — продолжил он, прокашлявшись, чтобы дать выход словам. За плечом Отца Иосифа, состоящим из пылинок и точек, висело распятие почти в натуральную величину, где Иисус распростер руки с выражением лица, лишенным любых эмоций, кроме спокойного приветствия, но я, ощущая тонкую струю речи Отца Иосифа, не мог отделаться от мысли, что если Иисус приветствует меня или кого-либо другого, то зачем ему прибивать ладони, изображая вынужденное приглашение? На мгновение мне показалось, что Отец Иосиф мог услышать или прочитать мои мысли, если судить по его выпученным глазам в моменты, когда мне удавалось их разглядеть, но я знал, что это смешно. Лишь Богу дано было знать. Тогда я подавил порыв броситься ему в ноги и покаяться во всём, а затем подползти к алтарю и предать себя Его воле. Все вокруг, вероятно, посчитали бы, что это говорит алкогольный дух из самых горьких, овладевший моим рассудком.

— Святой Петр, — прозвучало кодой тому, что он сказал перед этим. Он смотрел на яркую мозаику святого, распятого вверх ногами, застрявшего в бесконечном падении, с ореолом вокруг головы. — Твой тезка, не так ли? Замечательно, просто замечательно.

Я пришел к нему за помощью, как тогда, в начале. Но что-то было не так. Чего я совсем не ожидал, так это своего отношения к остальным прихожанам. Они прижимали к себе детей, проходя мимо меня, делая вид, что рассматривают множество пасхальных лилий, украшавших каждую нишу, ступеньку и полку. Я увидел Роберта с блестящим пробором в уже редеющих волосах, сидящего с извивающимся четырехлетним сыном. Он обернулся, возможно, выглядывая свою доминирующую супругу. На долю секунды встретился с моими затуманенными глазами и неловко подмигнул. Правое веко закрылось чуть быстрее левого, подчеркивая неравномерность всего его существования. Предупреждая меня тем самым, что семейная жизнь не оправдывает ожиданий. Но на самом деле он боялся, что я займу его место, или он мое, и я это знал. Лучше уж Питер, чем я, уверен, думал он про себя. Он принял прежнюю позу лицом вперед, словно ничего и не было, словно я не существовал полностью, а в лучшем случае наполовину. Я сразу понял, к какому типу он относится, пожав его вялую руку. Он делал то, что ему говорят. Вынос мусора по средам в 7:30 утра, ни минутой раньше или позже. То же самое с работой в «Доллар дженерал», где он улыбался всем и вся, за исключением меня в тот момент. Ни для кого не секрет, что его жена трахает до потери пульса какого-то счастливчика из нашей округи. Не помню, чтобы в тот день видел ее. Еще одно свидетельство неравномерности его мерцающей жизни.