И снова она мчалась по шоссе, слушая все станции подряд, откуда-то издалека просачивающиеся в ее черепную коробку, вдруг, выдохнув, она увидела неясную двухмерную фигуру головы на внутренней части лобового стекла, затем раскинутые руки, затем ноги и ступни, пока стекло не стало прозрачным вновь. Эвелин знала, что это была она, ее душа покинула тело. И, как призраки растворяются при более пристальном взгляде или воспринимаются как зрительная иллюзия, оставалось лишь догадываться, было ли посещение вообще.
Дневник Питера (интерлюдия)
В последней записи я обнаружил, что пишу в повествовательном стиле, в некотором смысле это весьма удобно. Во-первых, моя память не фотографическая, и как пленку ее не прокрутить, она туманна и вся в дырах, а некоторые воспоминания настолько разбавлены, что от них осталось лишь испарение общих впечатлений, поэтому повествование дает мне возможность заполнить пробелы там, где это необходимо. К тому же я всегда мечтал написать роман или мемуары. Я хотел написать что-то, что могло бы научить детей думать. Лили, конечно, всегда говорила, что такая книга уже существует, и была права. Я в итоге не совсем заменил ее на занятиях по изучению Библии, но подменял тогда, когда она не могла присутствовать. Я обнаружил, что почему-то строже отношусь к ребенку в костюме-тройке, которого зовут Джошуа, хотя ему больше нравится Джош. Он носит этот костюм, потому что должен, он ходит на занятия, потому что должен. У него нет ни малейшего желания изучать католицизм, я даже ловил его на том, что он при случае закатывал глаза, словно был лучше других в классе. За последнее время мои грехи перевесили любое закатывание глаз, но всё потому, что мои глаза открыла глубокая и тревожная правда. Марианна по-прежнему без меня, а я без нее. Несправедливость, которую не дано измерить маленькому Джошуа. Про него мне всё объяснила Лили: «У некоторых есть иммунитет к Святому Духу. За такими детьми мы должны присматривать в первую очередь. Нам никогда нельзя забывать о строгости по отношению к ним. В противном случае, мы можем сами отдать их в руки Дьявола. Какое бы жестокое наказание мы ни избрали, мы знаем, что это для их же блага. Всё, чтобы защитить их от адской кары. Наши души склонны к невыразимым страданиям». Она говорила это с пылом фанатичного проповедника, но я знал, что она просто пытается быть честной. Отец Иосиф тоже не обходил стороной тему ужасов ада. Многие его службы описывали, что ожидает заблудшие души. Какой родитель согласится допустить хоть малейшую вероятность того, что его дитя будет страдать в подобном месте? Когда я впервые наказал Джошуа, мои нервы были на пределе, хотя после я испытал воодушевление. Я чувствовал праведность своего поступка. Я был божественным доктором, давшим единственное правильное лечение пораженной болезнью душе. Я выполнял работу Бога.
Я откладывал на потом, сколько мог. Но это должно быть записано: мы с Лили смутно догадывались, что наш союз был благословлен Богом. Но мы не осознавали этого до конца, здесь, возможно, и крылась проблема. Постоянно пререкались, упирались рогами. Если бы мы только знали, что рога поддельные, иллюзии Дьявола, тогда бы мы могли сбросить их, избавиться от всего чуждого и слиться в объятьях, соединив наши тела в любви. И всё же мы пришли к этому. Мы решили сотворить жизнь вместе во всех смыслах. Живот Лили увеличился, пока не стало очевидным, что внутри него обитает маленькое существо.