Море вверху, солнце внизу

До рассвета оставались считанные минуты. Время смыться. Черного дневника в руках уже не было. Он исчез, растворился. Босиком, зажав туфли под рукой, она отомкнула дверь гостевой комнаты и беззвучно открыла. На полу лежало что-то, напоминающее изрезанную латексную перчатку, но когда она присела, чтобы получше рассмотреть, то увидела дыры на пальцах на месте ногтей. Подняв, она поняла, что это кожа, тонкая и прозрачная. Она отбросила ее. Осторожно ступая на подушечках стоп, она обходила стонущие половицы по оставленным в памяти зарубкам, пока не наткнулась на другую часть кожи, стопу без пальцев, половину бедра, головку члена. Она скользила по ступенькам, почти не касаясь рукой леденящих, кованных железных перил, переступая через округлый мешок живота с отверстием для пупка, пару потрескавшихся губ, четверть уха. Сходя с последней ступеньки, она столкнулась с чем-то одновременно мягким и твердым, издавшим человеческий звук. Сначала тихий сдавленный вопль, затем шипение.

Марси.

Эвелин инстинктивно пробормотала:

— Прошу прощения.

Они уставились друг на друга в просыпающемся свете.

Марси была в ночной рубашке цвета ледяного воздуха. Она вышла из гостиной, не из спальни вверху и не из кухни. Эвелин подумала, не ее ли она высматривала, терпеливо ожидая в кресле.

— Сначала я подумала, что вы его бывшая любовница, несмотря на ваш возраст, — прошептала она. Ее лицо было наполовину тенью, наполовину конвульсивной улыбкой. — Но затем меня осенило. У него был другой дневник, вы уже и сами поняли. Тот, в котором он писал про вас и вашу мать. Похоже, вы хотели бы его прочесть. Хотели, не так ли? Увы, это невозможно. Он его сжег. Вон там, — она почти неуловимо кивнула своей маленькой головкой в сторону гостиной. — Ему было так стыдно. Он считает, что ошибся дважды. Конечно, вы сами можете судить об этом. Он так раскаивался… он хотел забыть. Я оставила дневник, чтобы вы его нашли. Он попросил меня уничтожить его, когда застал за чтением. Я сказала, что уничтожила, но не сделала этого. Сжигаешь ты что-то или нет, прошлое отыщет дорогу назад, так или иначе. Вы — живое тому доказательство, не так ли?

Эвелин не нашлась, что ответить. Будучи выведенной на чистую воду, она растерялась.

— Вы, вы — безмолвная невинная пташка, — продолжала она. — Это ошибка с вашей стороны — вернуться в его жизнь. Неужели вам не понятно, что он хлебнул сполна? С него хватит. Еще что-то в этом роде, и ему придется пойти на крест на самом деле. Или, может быть, он повесится, ведь так обычно и поступают. — Она опустила взгляд. — Его так сложно читать.

Эвелин набралась мужества пошевелить губами:

— Но я его дочь.

— Да. Были ею. Он уже совсем другой человек. Он менялся столько раз, что, вероятно, и сам не помнит, кто он такой. Он живет день за днем, руководствуясь словом Господа. Единственным, что не дает ему сойти с ума. Единственной причиной, почему он жив до сих пор. Если вы не заметили, пытаясь уйти, он изменился. Снова.

Им показалось, что они услышали шорох, какое-то движение в комнате Отца наверху, и застыли на месте, как статуи.

Когда Эвелин решила, что всё закончилось, она спросила:

— А что вас здесь держит?

— Вы когда-нибудь питались отбросами, дорогая? — она прижала ладонь к груди. — Этим питалось мое тело, на этом оно выживало. Он вырвал меня из того мира. И теперь я готовлю каждый день, словно это моя тайная вечеря. Раньше слово «пиршество» означало хлеб без плесени или дождевую воду, собранную в миску без ржавчины. Иногда стоит оставить всё как есть. По крайней мере, у меня есть четкое представление, чего ожидать.

Эвелин заметила, что Марси трет и сжимает в руке кусок сброшенной кожи, словно четки для успокоения. Она напоминала тонкую пленку, обволакивающую мозг, его мягкую оболочку, и Эвелин представила, как она вытекает из его ноздрей церебральной слизью.

Девушка скрестила руки:

— Нет. Это не правда. Он — трус. Он не такой могущественный, как я думала. Трус. Волшебник страны Оз.

Марси скосила левый глаз. Ее облегающая кожа казалась нежно-голубой.

— А вы не так просты… Да, Кэти?

— Я сделала то, что мне было нужно. И трус не только он. Посмотрите на себя!

Эвелин увидела, как у Марси налился глаз.

— Разговаривать со мной подобным образом. Да еще в моем доме.

— Я ухожу, — сказала Эвелин.

— О, не волнуйтесь. Вас никто не держит. Двери открыты. Ждут.

* * *

Эвелин всегда чувствовала, что личина Отца Питера скрывает множество секретов, сейчас же она видела, как действует его обман, и ощущала безысходность. Но Люсиль ничего не замечала, она боготворила его, как и большинство из паствы, Марси же Эвелин считала всего лишь ханжой, в равной степени невежественной и лишенной внимания домохозяйкой. Но, кажется, что ее, как и отца, терзали свои демоны, свои тайны. Кроме Эвелин и Марси никто не мог догадаться о настоящей сущности Отца Питера.