Московский апокалипсис

Отчаянов велел взять с ледника полтуши черкасского быка и ведро мороженой клюквы. Прихватили также муку и всё необходимое для выпечки. Маша взялась за фабрикацию мясных пирогов и клюквенного взвара. Ещё унтер-офицер приказал выкатить трёхведерный бочонок водки — на помин души погибшего товарища.

Партизаны снова сходили на Поварскую — отнесли провизию и оставили девушку готовить поминальный обед. А потом вдруг Отчаянов предложил Петру с Сашей помыться в бане. Те удивились — неужели в разрушенном городе это сейчас возможно? Оказалось, что вполне. Грязные, завшивевшие, беглецы охотно согласились.

Когда на улице стало темнеть, трое русских вышли на бульвар. Из оружия они взяли с собой ножи и пистолеты. Вечером на Тверском не обнаружилось ни одного патруля. Шатались туда-сюда москвичи и — большими группами — французы, но никто никого не задирал. На перекрёстках горели костры и грелись часовые, но прохожих они не останавливали и не проверяли. Шла потаённая ночная жизнь. Гвардейцы в медвежьих шапках, воровато озираясь, вели куда-то упирающуюся свинью. Итальянец на углу Козицкого продавал дорогой эстрагонный уксус. Несколько бородачей дружески поздоровались с Отчаяновым, перекинулись парой слов и ушли в темноту. «Партизаны, как и мы», — пояснил он. — «На Тишинке обосновались, а за старшего у них ефрейтор Симбирского полка». На Большой Дмитровке им встретилась шайка явных по виду разбойников. Разглядев внушительную Сашину фигуру, они прижались к стене. Проходя мимо, Батырь отвесил одному крепкую оплеуху. Тот принял это как должное и только крякнул…

— За что ты парня? — спросил егерь.

— Царя мне задолжал и не отдаёт!

— Какого ещё царя?

— Ну, рупь по вашему.

— Бутырский должок-то?

— Ага!

Наконец они пришли на зады Театральной площади, туда, где Неглинная выходит из трубы. Здесь расположилось несколько торговых бань, в том числе и семейные номера Никитина. Пётр слышал о них, но сам ни разу не бывал. Оказалось, что банное дело Никитина процветает, несмотря на войну. Днём у него купаются французские офицеры, а ночью — все остальные желающие.

В банях Силу Еремеевича ждали. Его с товарищами провели в дворянский номер и закрылись изнутри. Ахлестышев, почёсываясь от нетерпения, осмотрелся. В раздевальне, очень чистой и хорошо натопленной, стояли кожаные диваны. В углу на комельке курились ароматные травы: то ли мята, то ли душица. Молодой парень снял с Петра верхнюю одежду и, бережно поддерживая, словно больного, отвёл в следующую комнату. В ней было ещё жарче. На паркетном полу стояли деревянные скамьи, крытые дорогой кожей. На столике сгрудились аптечные склянки, чашки с настоями, и возвышался большой кувшин квасу. Два голых мужика, одетые лишь в короткие холщовые передники, взялись за клиента. Банщики были сложены, как геркулесы: великолепная мускулатура, ни золотника жира. Длинные бороды их доходили до живота, придавая мужикам вид былинных богатырей. Быстро и ловко они раздели Ахлестышева донага, приподняли и на руках понесли в третью комнату. Там обнаружились наполненные водой мраморные ванны. Позади раздался недовольный рык. Пётр оглянулся. Саша-Батырь пытался вырваться из крепких объятий своих банщиков. Не обращая на это внимания, те спокойно управились с сопротивлением гиганта. Легко, как пушинку, они подняли огромную тушу и аккуратно погрузили в одну из ванн. Через секунду в воду опустили и егеря — тот не сопротивлялся, а блаженно щурился.

В ваннах партизаны грелись полчаса. Мужики плескали на каменку и подливали кипятку. Давно не мывшийся Ахлестышев почувствовал невероятную негу… Наконец один из банщиков стал чесать ему голову. Потом, осторожно раздвигая волосы, он намылил Петру шевелюру душистым мылом и трижды промыл её водой со щёлочью. Выдернув пробку, банщик слил грязную воду, после чего со знанием дела стал мять клиенту различные части тела (то, что у французов называется «массаж»). Пётр только охал от удовольствия. Затем на четверть часа его оставили в покое, лишь поддавали пару. После отдыха беглого каторжника снова подняли на руки и положили на скамью. Вытерли насухо фланелью, и банщик принялся сильно растирать его жёсткой рукавицей. Всё тело ныло, каждая косточка отзывалась приятной болью. Даже кровь, казалось, охотнее побежала по жилам. Второй банщик намазал Ахлестышева эссенцией с запахом липы, после чего растёр уже мягкой рукавицей. Наконец мужики подняли клиента и поставили на мраморный пол. К удивлению Петра, тот оказался тёплым — каким-то образом его подогревали снизу. Размятого и отскобленного от грязи партизана трижды облили тёплой водой и, опять же на руках, отнесли в раздевальню. Там на диванах уже сидели Отчаянов и Саша-Батырь. Они пили ледяной квас и светились от удовольствия. Пётр потребовал рюмку мадеры и получил её. Пока все трое мылись, их бельё выстирали и прокалили утюгами, избавив от вшей. Впервые за много дней бывший сибарит мог не чесаться…