Московский апокалипсис

Пётр внимательно всмотрелся в отчаянного человека. Тот стоял спокойный, равнодушный. И было почему-то очевидно, что он не болтает и при случае действительно пожертвует собой…

— Я спорю с Александром Самойловичем, но пока безуспешно, — мягко возразил Ельчанинов. — Он бросает все силы на реализацию своей идеи фикс. В ущерб делам менее масштабным, зато исполнимым. Убить корсиканца нельзя, охрана не даст.

Фигнер снисходительно улыбнулся и не удостоил собеседника ответом.

— Но мы отвлеклись, Пётр Серафимович, — спохватился штабс-капитан. — С чем пожаловали?

— Ваше первое приказание выполнено. Сегодня утром мы разгромили обоз с провиантом, что везли для продажи в Москву корыстные мужики.

— Очень хорошо. Сколько было в обозе?

— Всего три телеги. Мы их поломали, лошадей убили, провиант рассыпали по дороге.

— Мужики, надеюсь, живы?

— Разумеется. Настучали по зубам, сделали внушение и отпустили.

— А надо было зарезать, — с неожиданной злобой сказал внезапно Фигнер.

Ахлестышева покоробило.

— Эко вы легки на расправу… Бей своих, чтобы чужие боялись? Ни у меня, ни у вас нет такого права.

— Идёт война. Потому не до сантиментов. Решается, быть России или нет! Только большой, огромный страх… нет, не страх, а ужас — могут спасти нацию от истребления. Ужас и жестокость. Отсечь больной член, чтобы спасти весь организм! А эти негоцианты наживаются? Иуды! Ни оправдания им, ни пощады.

Пётр с трудом сдержался, чтобы не осадить жестокосердного капитана.

— У нас нет сейчас времени для спора. Скажу лишь, что я с вами не согласен. Тут такое дело… Когда мы шерстили мужиков, подъехал в сопровождении конвоя фельдъегерь императора.

— Ух ты! — воскликнули хором оба разведчика. — И что же дальше?

— Всех перебили, а сумку забрали. Вот что в ней обнаружилось.

Ахлестышев выложил захваченные документы. Когда офицеры увидели сводную ведомость по резервам, их охватило волнение.

— Великолепный трофей! — вскричал Ельчанинов. — Этим бумагам дорога сразу в Петербург!

— Взгляните, Егор Ипполитович! — Фигнер тыкал пальцем в столбцы цифр. — Здесь всё! И Волынь, и Рига, и последний набор рекрутов во Франции. И крепостные гарнизоны! Запасы ружей в Австрии и Пруссии. Число раненых и больных, поддающихся излечению. Выпуски офицерских школ. Вот это удача!

Разведчики с чувством пожали руки Ахлестышеву и Саше-Батырю.

— Передайте Отчаянову и всему составу отряда благодарность от имени командования! — сказал взволнованный Ельчанинов. — Бумаги очень важные.

— Сегодня же ночью я сам доставлю их в Леташовку, где штаб Кутузова, — добавил Фигнер.

Затем разговор перешёл на другие темы. Егор Ипполитович сказал, что переменяет квартиру. Поляки Сокольницкого рыщут поблизости, и пребывание в Балканах делается опасным.

Пётр сразу предложил свой дом в Андреевской слободе. Тихое место на правом берегу Москва-реки, у подошвы Воробьёвых гор. Вряд ли пожар проник и туда. Владение досталось Ахлестышеву по наследству от умершей тётки. Он полюбил этот дом, как никакой другой. Перевёз туда библиотеку, нехитрый холостяцкий скарб и зажил весело и уединённо. Петру нравилось сидеть на веранде, смотреть на реку, на лодки, на шумное левобережье, и сочинять очередное письмо Ольге. С момента его ареста в доме никто не жил. Достаточно было представить Ельчанинова соседям, как своего товарища, и можно спокойно заселяться. Андреевская слобода — особенная местность. Сообщение с Москвой ведётся при помощи лодок — они есть у каждого тамошнего жителя. Обыватели содержат себя рыбной ловлей. Есть и дворяне, но всё — отставники в небольших чинах, доживающие век на покое. Слобода на отшибе представляла собой, по сути, пригородную деревню: никому и в голову не придёт искать там русского резидента.

Договорились, что следующей ночью Пётр с другом снова придут в Грохольский переулок и отконвоируют штабс-капитана на новую квартиру. С переправой помогут головорезы Арженовки — разбойничьей слободки под Смоленской площадью, у Саши там знакомство.

Довольные, партизаны отправились обратно. Вдруг Батырь предложил:

— Давай зайдём в Волчью долину! Спасу нет, как охота про наших узнать — живы ли… А тут близко.

Действительно, до Трубы отсюда было всего триста саженей, а Труба выведет их к Неглинной. Пётр согласился. Они уже выходили на Самотечную площадь, как вдруг каторжник схватил приятеля под руку и утащил в развалины.

— Что такое? — удивился Саша, присаживаясь за грудой кирпича.

— Там поляк. Тот, что был в Бутырке, а теперь охотится за Ельчаниновым.

Налётчик осторожно высунулся, всмотрелся.

— Ага, он самый. Сволочь! Прибить бы его, да как?

— Он тут не один. Я вижу ещё пять… шесть… семь человек. Примечаешь? Слоняются по площади. И рассматривают всех, кто проходит по Садовой. Надо драпать отсюда!

Теми же сгоревшими переулками друзья вернулись на Бронные. Доложили командиру о благодарности от штабс-капитана и о засаде на площади. А так же о том, что нашли Ельчанинову новую квартиру.

Отчаянов выслушал доклад и сказал:

— Больше в Грохольский ни ногой. Зачастили.

— Но Егор Ипполитович будет завтра ночью нас ждать!

— Пунцовый сходит.

— А мы?