Московский апокалипсис

— Эх, Пётр Серафимович… Всякое бывает, если делаешь не сам. Барон Розен только недавно назначен начальником Высшей воинской полиции. Он ещё не до конца освоился в должности. Помните, что случилось с распоряжением о моём освобождении из Бутырки? Вы оказались правы: в суматохе его забыли послать смотрителю! А здесь такой простор для случайностей. Какой-нибудь недалёкий есаул в излишнем рвении посадит баронессу под замок. Или пошлёт под конвоем в Петербург, минуя Ярославль. Запросто! Нет. Я должен сам прийти на посты и проследить, чтобы всё совершилось благополучно. Довезти потом баронессу до Ярославля. Получить от неё письмо и обеспечить его доставку в руки поляков. А как я сделаю всё это, сидя здесь?

И штабс-капитан стукнул в злости кулаком по столу.

— Полестель обещал мне передать письмо Ольге Владимировне. А если я потребую встречи с ней?

— А что это даст? Граф не оставит вас одних. И потом, даже если вы сумеете незаметно передать ей записку — дальше-то что?

— Ольга отошлёт её в подвал и Сила Еремеевич займётся сопровождением фон Цастров.

— Но он всего лишь унтер-офицер! Казаками командует генерал-майор Иловайский, а всем летучим отрядом — генерал-адъютант Винценгероде. Они не станут разговаривать с нижним чином. Нужны или я или вы.

— Что же делать?

— Каким-то образом добиться вашего освобождения. Не знаю, каким, но другого выхода нет.

Арестанты просидели как пришибленные до вечера, вяло переговариваясь о мелочах. Идей никаких не появилось. Ельчанинов даже ночью почти не спал, всё переживал за исход своей операции. Приближался решающий момент. Он мог повлиять на ход всей войны. А резидент со своим ближайшим помощником сидели под замком у французов.

Утром, ещё до получения кофе, Ахлестышева вызвали из камеры. Конвойный отвёл его в знакомый кабинет. Пётр вошёл — и увидел Ольгу рядом с Полестелем.

Они бросились в объятья друг другу и простояли так несколько минут, говоря бессвязные слова вперемешку с поцелуями. Ольга плакала. Наконец граф сказал из угла:

— Хватит, хватит! Пора переходить к делу.

Он рассадил влюблённых по разным углам, а сам остался стоять. Шехонская молча глядела на Петра и слёзы струились по её лицу.

— Почему ты плачешь? — нежно спросил он.

За княгиню ответил граф Полестель:

— Я вижу, ваша пассия не в силах произнести то, о чём мы с ней вчера условились. Придётся мне. Дело в том, что Ольга Владимировна выходит за меня замуж.

— Как замуж? — опешил каторжник. — Она же не свободна!

— Мы с князем Шехонским разобрали этот вопрос. Он даёт Ольге Владимировне развод.

— Но вам-то это зачем? — в ужасе спросил Ахлестышев. — Чушь! Ведь это же полная чушь!

— Почему же?

— Как почему? Развод может узаконить только Духовная консистория. До этого ли ей сейчас? Вы с ума, что ли, посходили? Идёт война, наши нации враждуют друг с другом. Какие сейчас к чертям могут быть разводы? Вы же противник России!

— В том-то и дело, что идёт война, — сдержанно ответил Полестель. — Надеюсь, вы не откажете мне в уме и способности к анализу. В силу своего служебного положения я очень осведомлённый человек. И я пришёл к выводу, что войну Наполеон проиграет. Он совершает одну ошибку, не станем говорить, какую… Я пытался его отговорить, но император меня не послушал. Он считает одного себя гением, а всех остальных — пигмеями. И скорым шагом ведёт себя и армию к погибели. Вот.

— Что «вот»? — скривился партизан. — И без вас ясно, что Бонапарту конец. Но при чём тут женитьба на Ольге Владимировне? Вы хотите перебежать, принять русское подданство, что ли?

— Как при чём тут женитьба? — удивился в свою очередь полковник. — А двадцать тысяч душ приданого?

Ахлестышев молча смотрел на графа и по-прежнему не понимал его.

— Ну же! — терпеливо, как маленькому, стал объяснять француз. — Война скоро закончится, а состояние останется. Тем более что основные поместья Барыковых находятся на Волге и в Башкирии. В местностях, не затронутых войной. Всё это перейдёт в управление новому супругу Ольги Владимировны. В моё управление.

Пётр перевёл взгляд на Ольгу.

— А ты? Ты дала согласие? Но почему?

Вместо ответа княгиня разрыдалась в голос, и Полестелю пришлось отпаивать её водой.

— Экий вы бестолковый, — сказал он раздражённо. — Любит она вас! И спасает этим шагом от петли. В ответ на её согласие я организую ваш побег отсюда.

— И вы… вы на это согласны? — удивился Ахлестышев. — Дать своё имя чужой для вас женщине, зная, что она любит другого? Из одного только расчёта, за-ради денег?

— Согласен, — ответил граф. — И не только согласен, но и сам всё придумал! Вчера вечером. И объяснил княгине, что это единственная возможность спасти вашу жизнь. Ведь согласитесь, Пётр Серафимович: то, что вы до сих пор не во рву, исключительно моя заслуга. Я обязан выполнить приказ Мортье и ежечасно рискую, оттягивая казнь. Теперь я готов рискнуть ещё больше и вообще выпустить вас из-под ареста. Вас! Подозрительного русского, невесть с какой целью прокравшегося в Кремль во французском мундире! Должен же я получить вознаграждение за такой риск? А то вам жизнь, а мне ничего взамен? Так не бывает!