Московский апокалипсис

— Сделать так графу будет затруднительно. При малейшем подозрении на обман княгиня отзовёт своё слово. Зачем ему так рисковать? Ольга понимает, что из Москвы я не убегу, а стану искать встречи с ней. И если такой встречи долго не случится, Полестеля ждёт бедная старость.

Вечер они скоротали за разговорами. Егор Ипполитович передал имена и пароли своих агентов во французской армии, рассказал о способах связи. Свою судьбу он обсуждать запретил. Если операция с баронессой пройдёт успешно, то личная война штабс-капитана Ельчанинова против Наполеона будет выиграна. Ну, а потери для баталий дело обычное…

Утром, когда Петра вызвали, мужчины молча трижды расцеловались. Потом один ушёл на свободу, а второй остался ждать эшафота.

Сев в карету с занавешенными окнами, Ахлестышев обнаружил там Ольгу. Не обращая внимания на графа, влюблённые бросились друг другу в объятья. Карета тронулась. В воротах Никольской башни её остановил караул. Усатый бригадир распахнул дверцу, увидел полковничьи эполеты, откозырял и крикнул:

— Пропустить!

Ахлестышев сидел с замеревшим сердцем. Неужели он соскочил с висельной скамьи? И дверь из камеры смертника сейчас распахнётся? Тут снаружи стукнули о землю приклады, и лошади резво взяли ход…

Карета ехала едва ли не час, пробираясь среди развалин. Наконец остановились. Дверь снаружи распахнули, показалась физиономия возницы.

— Приехали, господин полковник.

Ахлестышев соскочил на землю, осмотрелся.

— Где мы?

— В Переведеновском переулке, — пояснил граф. — Вон там Семёновская застава, там — Лафертово.

Пётр молча смотрел на француза.

— Что-то ещё? Ах, да!

Полестель протянул каторжнику драгунскую саблю в простых деревянных ножнах.

— Вот. Подарок от меня. Сейчас в Москве без оружия не безопасно. Как видите, княгиня, всё честно!

— Храни тебя Бог, Пётр, — перекрестила беглеца княгиня.

— Я вернусь, — коротко ответил он ей.

Возница ударил бичом, и экипаж быстро скрылся из виду. Ахлестышев осмотрелся. Закопчённые руины, собачий лай вдалеке. Валяется труп растерзанной лошади. И безлюдно, как в кошмарном сне…

— Выходите, князь, и начнём! — крикнул Пётр. Тут же из развалин вышел Шехонский с двумя пистолетами в руках и саблей у бедра. Повернулся назад и сказал недовольно:

— Гаврила! Иди сюда, скотина!

Нехотя выполз лакей и тоже с двумя пистолетами.

— Это ваш секундант? — съязвил Пётр.

— Нет, это ваш могильщик, — огрызнулся Шехонский.

— Не к добру курица петухом запела! Вы так убеждены в своей победе? Вот сейчас и выясним. Вставайте в терцию.

— Ты дурак, Ахлестышев. И всегда был дураком. Так и помрёшь, не поумнев… Зачем же мне с тобой драться?

— Вот как? Для чего же ты здесь?

— А чтобы закопать тебя. Ты всерьёз полагал, что я стану рубиться с тобой на саблях? На то пистолеты есть.

— Тогда дай и мне один.

— Ха-ха-ха! — искренне рассмеялся князь. — Больной, совсем больной! Гаврила, ты видел когда-нибудь такого безумца?

Лакей неуверенно хихикнул и отступил на шаг.

— То есть, наша дуэль превратилась в убийство… У меня лишь сабля, а у тебя четыре пистолета. А если я успею до тебя добежать?

— Сомневаюсь, — облизнул губы Шехонский. — Четыре заряда! Который-то да попадёт.

— Да, — сказал Ахлестышев, — на тебя похоже. Скажи мне, дрянь, ты хоть что-нибудь в своей жизни делал по совести?

— Зачем это? — удивился князь. — По совести пусть дураки живут. На вроде тебя. Это не выгодно и, значит, глупо.

Шехонский был полностью уверен в своём преимуществе. Каторжник стоял перед ним с жалкой сабелькой в руке, промахнуться с такого расстояния нельзя. Понимая это, князь не прочь был перед убийством Петра немного поболтать. Тот же хотел узнать, до каких степеней низости дошёл его противник.

— Чёрная душа, а ты Бога совсем не боишься?

— Бог, совесть — это всё отвлечённые понятия. Придуманные. Деньги, удовольствия — вот о чём нужно говорить. Когда садишься за зелёное сукно… Ах, как славно я ощущал себя, сделавшись хозяином барыковских капиталов!

— Вот ты сейчас хладнокровно меня застрелишь — а потом как? Спокойно спать? Мимо храма без дрожи проходить? Божьей кары совсем не опасаешься?

— Гаврила, мне это надоело, — сказал Шехонский. — Давай.

— А чево я-то, ваше сиятельство? — боязливо пробормотал лакей. — У вас вон тоже пистолеты имеются…

— Что? Ах ты, смерд! Стреляй, кому говорю!

Ахлестышев вынул саблю и пошёл на противников. До них было всего пять шагов.

— А-а! Святыя угодники, простите меня! — закричал Гаврила и, зажмурив глаза, спустил сразу оба курка. Раздались весёлые щелчки, потом шипение; с полки одного из пистолетов поднялся слабый дымок.

— А? Что? Ещё раз, быстрее!!

Но лакей бросил оружие на землю и бегом кинулся в развалины.

— Ну, вот мы и одни, — довольно констатировал Ахлестышев. — Сейчас ты мне…

Шехонский нацелился ему прямо в грудь и по очереди нажал курки. На этот раз не было даже дыма — пистолеты молчали.

— …за всё ответишь. И за продажный суд, и за муки Ольги Владимировны, и даже за измену Отечеству. Вынимай саблю!

Князь лихорадочно взвёл собачки и снова попытался выстрелить.

— Уймись же, дурень. Тебе подложили сырой порох.