Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

Впрочем, через пару дней Кэрролл приобрел русско-английский разговорник и смог самостоятельно купить воды и хлеба в лавочке. Английский сказочник научился храбро торговаться с суровыми извозчиками и постоянно сбивал цену с 30 до 20 копеек. Незнание русской речи иногда серьезно подводило: так, Кэролл жестами просил горничную принести пальто, в ответ девушка подошла к дивану и взбила подушку. Прибыв в Москву на поезде, британцы поселились в шикарном отеле «Дюссо». Лев Толстой выбирает эту гостиницу для Вронского и Каренина. Первая прогулка по бывшей российской столице подарила Кэрроллу ряд метафор: «Мы уделили пять или шесть часов прогулке по этому чудесному городу, городу белых и зеленых крыш, конических башен, которые вырастают друг из друга, словно сложенный телескоп». Московские церкви напомнили писателю «гроздья разноцветных кактусов» с голубыми и красными колючими бутонами, а мостовая представляла собой «перепаханное поле». В путевом дневнике Кэрролл с удивлением отмечает: извозчики требуют за поездку на треть больше, потому что «сегодня день рождения императрицы».

Кэрролл избирает типичные туристические места: любуется панорамой города с Воробьевых гор, осматривает Василия Блаженного и поднимается на Ивана Великого. Сокровища Оружейной палаты писатель сравнил с разбросанными ягодами ежевики. Англичанин слыл заядлым театралом, поэтому в один из вечеров заглянул в Малый театр. В эпоху Островского Малый находился в авангарде русской театральной жизни.

Автор «Алисы в стране чудес» не мог не отведать русской кухни. В одном из московских трактиров путешественников потчевали следующими блюдами (орфография самого Кэрролла сохранена): soop ee pirashkee, parasainok, asetrina, kotletee, morojenoi, krimskoe, kofe. Писатель отметил приятный вкус крымского вина, а вот осетрина ему не понравилась. В Сергиевом Посаде Кэрроллу доведется выпить рябиновой настойки – ее употребляли в качестве аперитива.

Из прочих достопримечательностей доктор Доджсон удостоит своим посещением Новый Иерусалим. Как и всякий турист, Кэрролл отзывается о транспорте: русские дороги и экипажи ему показались тряскими, но поезда произвели на путешественников благосклонное впечатление. В одной гостинице писатель даже оставил чаевые и написал на бумажке «за труди», чем вызвал умиление мужика – хозяина гостиницы, расцеловавшего Кэрролла в обе щеки. После месяца странствий по России компаньоны вернулись в Англию. «Милая отчизна раскрывала объятия, принимая своих спешащих домой детей».

В начале XX века изменившуюся и похорошевшую Москву посещает норвежский писатель Кнут Гамсун. Уроженец Скандинавии интересовался русской литературой, но делал о ней несколько поспешные выводы: «Меня поражает, какой плохой мыслитель Достоевский, такой же плохой, как и Толстой. Нашим европейским мозгам трудно понять болтливое несовершенство этих двух великих гениев».

Первопрестольная, впрочем, произвела на Гамсуна несказанно большее впечатление: «В Москве около четырехсот пятидесяти церквей и часовен, и когда начинают звонить все колокола, то воздух дрожит от множества звуков в этом городе с миллионным населением. С Кремля открывается вид на целое море красоты. Я никогда не представлял себе, что на земле может существовать подобный город: все кругом пестреет зелеными, красными и золочеными куполами и шпицами. Перед этой массой золота в соединении с ярким голубым цветом бледнеет все, о чем я когда-либо мечтал. Мы стоим у памятника Александру Второму и, облокотившись о перила, не отрываем взора от картины, которая раскинулась перед нами. Здесь не до разговора, но глаза наши делаются влажными».

Гостиница «Савой»

Литератор отчаянно карабкается по ступенькам Ивана Великого, поражается размеру царственной пушки и колокола, изучает святыни Успенского собора, идет в Третьяковку, всматривается в лицо бронзового Пушкина. Правда, при изучении московских древностей Гамсун потерял пуговицу и, не зная кириллических символов, пытался найти портного. Языковая разница не помешала норвежцу починить костюм. Писатель забирается в трамвайный вагон, называет гостиницу, и публика дружно начинает указывать иностранцу – ехать тебе, мил человек, совсем в другую сторону.

Под конец Гамсун решается посетить ресторан. Аттракцион с первыми блюдами повторяется. «Я выучился говорить «щи». Немногие способны выучиться этому, но я выучился. И я умею писать это слово не так, как немцы, без «сии». Щи – это суп из мяса. Но это не обыкновенный говяжий суп, который никуда не годится, а прекрасное русское блюдо со всевозможной говядиной, яйцами, сливками и зеленью. Итак, я требую щей, и мне подают их. Но слуга хочет предупредить мои желания и подает мне еще какие-то блюда. Кроме того, я сам требую икры, – не знаю, кстати это было, или нет. Потом я спрашиваю также и пива».