Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

Более всего в этом ремесле преуспел Михаил Загоскин: «Что грех таить, и у меня также есть господствующая слабость: я люблю… показывать Москву, – да еще с каким кокетством, с какою сноровкою! О, в этом уменье выказать товар лицом я не уступлю не только самому бойкому гостинодворцу, но даже любой московской барыне… Вы не можете себе представить, как я забочусь о том, чтобы показать Москву с самой выгодной для нее стороны; как стараюсь соблюдать эту необходимую постепенность, посредством которой возбуждается сначала внимание, потом любопытство, а там удивление и, наконец, полный восторг. Конечно, все это стоит мне больших хлопот; но зато как я бываю счастлив, когда достигну моей цели, с каким восхищением, с какою гордостию смотрю я на иноземца, пораженного красотою и величием моей Москвы…»[227] А знаменитых иностранцев, посещавших наш город, хватало. Если в XVIII веке Москва не очень часто появлялась в европейской хронике, то после очистительного огня 1812 года и наполеоновского конфуза стала упоминаться довольно часто.

Александр Дюма-отец путешествовал по Российской империи в 1858 и 1859 годах. Он посетил Москву, ожидающую великих реформ. Плодовитый французский писатель создает о России роман «Учитель фехтования». История любви модистки Полины Гебль и декабриста Ивана Анненкова не тронула сердце императора Николая I – книга в России была запрещена. После событий 14 декабря на Сенатской площади общественный климат не располагал к беседам о вольнодумстве. Дом самих Анненковых не сохранился: его снесли в конце 1940-х годов, здание располагалось на пересечении Петровки и Кузнецкого Моста. Перед поездкой в Россию Дюма прельщает своих читателей будущими рассказами о колоколе в 330 000 фунтов, о Бородинском поле и о пожаре 1812 года. К визиту писателя готовились – шеф жандармов В. А. Долгоруков пишет своим подчиненным: «Предлагаю вам во время пребывания Александра Дюма в Москве приказать учредить за действиями его секретное наблюдение и о том, что замечено будет, донести мне в свое время». Дюма приехал из Петербурга на поезде, в дороге его окружали любопытные, а поклонники искали знакомства. В Москве Дюма провел около полутора месяцев и остановился у Нарышкиных, своих знакомых по Парижу.

Писатель жил в районе Петровского парка, иногда ночевал на Поварской улице. По приглашению генерал-майора Арженевского писатель выбирается за город и посещает поле Бородинской битвы. Дюма интересуют и «следы ужасного огня, пожравшего город в 350 000 жителей и заморозившего армию в 500 000 человек». Тема пожара особенно волновала писателя: «По поводу сожжения Москвы говорил он много и красноречиво. Но сестры Шуваловы… начали доказывать, что Москву подожгли не русские, а французы; но Дюма на этот раз не выдержал, вскочил с места и, ударяя себя в грудь, принялся опровергать высказанное ими. Он чуть не кричал, доказывал, что Наполеон сумел бы остановить французов от такой грубой и пошлой ошибки, так как гением своего ума не мог не предвидеть, что под грудами сожженной Москвы неминуемо должна была погибнуть и его слава, и его победоносная великая армия».

Гостиница «Националь»

Француз не был чужд и кулинарных пристрастий: в гостях у Нарышкиных он «имел страсть приготовлять сам на кухне кушанья», а в его произведениях мы встречаем пассажи о приготовлении шашлыка и волжской рыбы. Александр Дюма отблагодарит Д. П. Нарышкина за гостеприимство и посвятит ему семь лет спустя роман «Князь Море». Восторженные почитатели Дюма устроили в его честь праздник в увеселительном саду «Эльдорадо» (район современной Новослободской улицы). Торжество назвали «Ночью графа Монте-Кристо», оно сопровождалось иллюминациями и фейерверками.

Дюма спешит на Басманную к Евдокии Ростопчиной. Поэтесса не скрывает своей глубокой болезни, беседует с ним о Лермонтове и обещает перевести на французский стихотворение «Во глубине сибирских руд», которое, по ее словам, «не было и никогда не сможет быть напечатано на русском языке».