Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

Затем на столе появляется жаркое, сигары и кофе. После вкусного обеда Гамсун начинает относиться к русским умилительно и благосклонно: «Славяне… народ будущего, завоеватели мира после германцев! Неудивительно, что у такого народа может возникнуть такая литература, как русская, литература безграничная в своем величии и поразительная! Она получила питание из восьми неиссякаемых источников, – от своих восьми гигантов – писателей. Нам давно надо было бы обратить на них внимание и постараться ближе ознакомиться с ними». Под конец норвежец даже подходит к иконе, располагавшейся в красном углу, и обильно крестится вместе с остальными посетителями. Покидая заведение, Гамсун отмечает, что не видел более уютного ресторана.

На рубеже 1890—1900-х годов русская культура завораживает молодого поэта Райнера Марию Рильке. «В его воображении поэта вставала Россия как страна вещих снов и патриархальных устоев, в противоположность промышленному Западу». Литератор страстно принимается за изучение языка, переводит на немецкий чеховскую «Чайку», с удовлетворением отмечает, что понимает большую часть русской разговорной речи. На великоросском наречии Рильке даже пытался писать стихи. Наивная, в чем-то смешная, но заслуживающая уважения попытка писать на чужом языке:

И помнишь ты, как розы молодые,когда их видишь утром раньше всех,все наше близко, дали голубые,

и никому не нужно грех.

Ветреный порыв Рильке сохранялся около трех лет, он даже ездил в Ясную Поляну и называл Россию своей духовной родиной. «Трудно высказать, сколько новизны в этой стране и сколько будущности», – напишет он знакомому[228]. Многолетняя теплая дружба связывала Рильке с Леонидом Пастернаком, отцом именитого поэта.

Москва немцу понравилась с первого взгляда: «Если бы моя душа была не пейзажем, а городом, то она была бы Москвой». Рильке не останавливался и продолжал: «Мой голос потонул в звоне кремлевских колоколов, и мои глаза уже ничего не желают видеть, кроме золотого блеска куполов».

Необычайное впечатление на поэта произвели пасхальные праздники, он посещает множество церквей и пытается проникнуть в суть русской религиозности: «Впервые в жизни мной овладело невыразимое чувство, похожее на «чувство родины», и я с особенной силой ощутил свою принадлежность к чему-то, Бог мой, к чему-то такому, что существует на свете…» Рильке делает судьбоносные заявления, хотя к тому моменту провел в Москве всего несколько часов! У Иверской иконы литератора поражают нищие, «…которые с одинаковой силой созидают, коленопреклоненные, своего Бога и наделяют его снова и снова своим страданием и своей радостью (этими мелкими неопределенными чувствами), подымают его утром вместе с веками глаз и легко опускают вечером, когда усталость разрывает их молитвы, словно ленты, соединяющие венки из роз»[229].

Нашу страну немец воспринимал несколько идеализированно, считал, что здесь еще сохранилось гармоничное единение человека и природы. «…Благодаря свойствам русских людей я почувствовал себя допущенным в человеческое братство… Россия стала, в известном смысле, основой моего жизненного восприятия и опыта…» Рильке ценил творчество Иванова и Крамского, был поражен талантом крестьянского поэта Спиридона Дрожжина, обращался к русскому фольклору и былинам. Поэт бывал и на Сухаревке, и на Смоленском рынке, заходил в дешевые трактиры послушать народную речь.

В 1913 году Москву посетил Эмиль Верхарн. «Москва… прекрасна своей исключительной, причудливой оригинальностью. В этом полном контрастов, бесконечно многогранном городе есть какая-то сказочная утонченность». Самое большое впечатление на поэта произвела громада Покровского собора: «Кажется, только в дереве могла бы найти воплощение эта волшебная архитектура. Сознаюсь, до сих пор, не повидав московского храма, я не подозревал, что можно камнем передать так ярко впечатление деревянной постройки». Верхарн посетил постановки МХТ, Большой театр и, конечно, сказал репортерам о том, что «будущее русского народа грандиозно». Напоследок литератор прочитал лекцию в Политехническом музее, на которой присутствовал Валерий Брюсов, один из рьяных поклонников бельгийца. Именно брюсовские переводы перелистывали седовласые профессора, отправляясь встречать Верхарна на вокзал. «Характерной чертой Верхарна была ненасытная любознательность… Те, кто имел случай сопровождать Верхарна в его прогулках по Москве и Петрограду, припомнят, с каким упорством стремился бельгийский поэт ближе ознакомиться с подробностями русской жизни…»

Своеобразие России, перекинувшей мост между Западом и Востоком, восхищало и кружило головы. На рубеже XIX–XX веков иностранцы чаще смотрели на Москву через призму самобытности, представительские функции в империи выполнял Санкт-Петербург. Позже иностранцы станут посещать русские города, чтобы своими глазами оценить удивительный эксперимент по строительству новой жизни. Такой будет Москва Уэллса, Беньямина, Стейнбека.