Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

Антагонизм между новой денежной элитой и дворянским сословием все еще силен. Скажем, представитель аристократии и купеческая дочка могли сыграть свадьбу, но в светских салонах подобные поступки осуждались. Купцы называли такие межсословные союзы попытками «позолотить герб». Как пишет А. Н. Боханов, «…крупному финансовому дельцу, не имевшему «хорошей генеалогии», легче было заработать очередной миллион или учредить компанию, чем получить приглашение на обед в аристократический особняк с родовым гербом на фасаде. Даже если владелец этого «палаццо», с обвалившейся штукатуркой и рассохшимися полами, никаких дарований, талантов и способностей не имел, а само это разваливающееся «родовое гнездо» давно уже было заложено и перезаложено, то и тогда продолжал считать себя выше «этих выскочек», «акул наживы» и «денежных мешков», недостойных его общества»[141]. Некоторые предприниматели остро переживали за свой собственный низкий социальный статус. Известный богач и благотворитель Лазарь Соломонович Поляков радостно говорил приближенным, когда наконец-то получил потомственное дворянство: «Ну и хочется вам затруднять свой язык? Лазарь Соломонович, Лазарь Соломонович! Зовите просто – ваше превосходительство!»

Москва становится торговым и промышленным центром империи. Спрут железнодорожных путей плотно опутывает ближайшие губернии. Интересно, что с 1880-х годов несколько пошатнулась слава Нижегородской ярмарки. В XX веке «чайный всероссийский рынок с Нижегородской ярмарки переселился в Москву…»[142]

Буржуазия понимала собственную значимость. В 1897 году Александр Иванович Сумбатов-Южин напишет пьесу «Джентльмен». В уста одного из героев, 30-летнего Лариона Рыдлова, наследника торгового дома «Рыдлова вдова и Чечов», драматург вложил следующую сентенцию: «Ведь от нас, третьего сословия, теперь вся Россия ждет спасения. Ну-ка, мол, вы, миллионщики, обнаружьте ваш духовный капитал. Прежде дворянство давало писателей, а теперь, уж извините, наша очередь… Позвольте, во‑первых, за нами свежесть натуры. Мы не выродились, как дворяне. Во-вторых, обеспеченность, это тоже важное условие: творить человек может только на свободе. А какая же это свобода, ежели у человека – pardon! – и подметки даже заложены?.. Вот и выходит, что сливки-то общества теперь мы. Дудки! нас уж не затрешь. Теперь вокруг капитала все скон-цен-три-ровано». Одна из купеческих газет горделиво и самодовольно отмечала в 1896 году: «Шагнув далеко вперед, получив из рук блаженной памяти Александра II широкий доступ к образованию, купечество ныне имеет в рядах своих массу европейски образованных людей, а дети купеческих семейств несут одинаковую службу в государстве, наряду с другими привилегированными сословиями».

Разница в доходах между богачами и необеспеченными горожанами увеличивалась. И. И. Янжул в 1890-е годы с большим успехом читал в Москве лекцию «Великаны промышленности». В ответ профессору поступали самые разные письма, в том числе и комичные, но проливающие свет на довольно неприязненное отношение к буржуазии: «Прежде всего надо начать с того, чтобы строго следить за купцами – богачами, научившимися разъезжать по заграницам и там срамить Россию своими дикими безобразиями. Этих богачей нечего щадить, их давно надо подвергать штрафу не менее 25 тысяч в год с каждого живущего за границей и тратящего свои миллионы на один лишь разврат и кутежи, причем возвращаются домой совершенно негодными, да еще притащут с собой целый штат дармоедов, под предлогом учителей. А разве француз может быть учителем? …Кроме одних кривляний он ничего не понимает, как это видно по обществу, находящемуся у развратника и безбожника Омона… которому дозволено забавлять наших скучающих бездельников…»[143] Выпады в отношении «французов» понятны. Шарль Омон приехал в Россию в 1890-е годы и сразу бросил все свои силы и средства в индустрию развлечений. Газеты писали о его театре: «К сожалению, это новое произведение искусства не только незаслуженно возбуждает восторги москвичей, но своей пошлостью вызывает гадливое чувство во всяком мало-мальски художественно развитом человеке». После представления актрисы не имели права уходить из театра: «Вы начинаете работу в 7 часов вечера. Спектакль кончается в 11 с четвертью вечера. Мой ресторан и кабинеты работают до четырех часов утра. Напоминаю, что, согласно условиям контракта, дамы не имеют права уходить домой до четырех часов утра, хотя бы их никто из уборной и не беспокоил. Они обязаны подыматься в ресторан, если они приглашаются моими посетителями, часто приезжающими очень поздно».

Оживленная Покровка с еще не снесенной церковью Успения