Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

М. П. Новиков подробно описывает быт фабричного рабочего рубежа 1880–1890 годов. Сам рассказчик трудился на заводе Гилле в районе Измайлова и Преображенской заставы: «Работа в фабрике была сдельная. Мне в месяц приходилось от 11 до 13 рублей. Присучальщику – от 12 до 17 рублей, а прядильщику – от 17 до 27 рублей… Все были на своих харчах, артели почему-то не было, и было всем много хлопот самим готовить горшки и носить в кухню. Харчились по-разному, на 5, на 6, на 7 рублей со всем, с чаем. Кроме хлеба и черной каши с маслом, варили щи, суп, кто с мясом, кто с селедкой, кто со снетками. Но, чтобы еще больше удешевить харчи, многие обваривали кипятком селедку, стоившую 3–4 копейки, и хлебали вместо супа. Делали так же и мы. Я был в рваном белье и обуви, и все это должен был здесь наживать, но в то же время я ухитрялся каждый месяц посылать домой по 4–5 рублей. Я настолько дорожил каждой копейкой, помня домашнюю нужду, что, когда в первый большой праздник мои товарищи позвали меня в Черкизово в трактир, где были песенники, я наотрез отказался»[147]

. «Хозяйские харчи», когда владелец фабрики имел возможность вычесть из жалованья рабочего довольно большую сумму, уходили в прошлое. Они остались только в самых дремучих заведениях и маленьких ремесленных мастерских. Рабочие-одиночки иногда не видели горячей пищи неделями, они пробавлялись сухомяткой. Тарань, селедка, лук, хлеб. Если рабочие создавали артель, то была возможность относительно дешево наладить систему полноценного питания, варить щи с мясом, гречневую и пшенную кашу. Меню менялось редко, казалось однообразным, блюда заправляли салом и подсолнечным маслом, хлеб употребляли преимущественно ржаной. «Пища в артелях бывает вкусная редко… приготовляется кое-как… Продукты удовлетворительные бывают, когда рабочие настоятельно их требуют от поставщиков, и когда умолкают, то продукты появляются хуже… Дороговизнь необыкновенная… В праздники варят лапшу, в будни – щи и каша, по средам и пятницам – щи, горох и картофельный суп и каша, иногда пшенная», – свидетельствовали рабочие одной шерстопрядильной фабрики в начале XX века.

Мясо московский рабочий видел редко из-за большого количества постных дней и дороговизны продуктов. На образцовых московских бойнях браковали до ¹

/₁₅

части поступающего скота, мясо от больных и подозрительных животных долго вываривали, чтобы обеззаразить, и продавали в специальной лавке. Очередь из бедняков за дешевым мясом достигала внушительных размеров. Жизни такие продукты не угрожали, но постоянные потребители часто заболевали чахоткой и «маялись» животом.

Кое-кто предпочитал столоваться в трактирах, но и там качество пищи оставляло желать лучшего. «Русские ведомости» писали в начале XX века: «Уже одна обстановка харчевен способна вызвать чувство брезгливости и у человека, видевшего всякие виды… Обыкновенное «меню» харчевен: щи, каша, «жаркое», студень; бывает жареная и вареная рыба. Щи приготавливаются из небольшого количества дешевой, а потому часто провонявшей капусты… мясо к ним подается по желанию, за особую плату; оно черное, сухое и безвкусное… Для «жаркого» употребляется мясо, начавшее издавать «душок»… рыба появляется в харчевнях… более чем сомнительной свежести; ее варят, жарят, сдабривая крепкими приправами, отбивающими неприятный запах. Студень представляет из себя подозрительно серовато-серую массу…» Правда, рабочие не могли отказать себе в привычке чаевничать вечерами. Каждый баловал себя несколькими кусками пиленого сахара, что хоть и пробивало брешь в бюджете, но позволяло несколько «подсластить» тяжелую жизнь. За месяц набегало два фунта сахара и четверть фунта чая.

Несмотря на тяжелую работу, М. П. Новиков умудрялся просвещаться – ходил в Румянцевский музей, в Успенский собор и храм Христа Спасителя, на Рогожское кладбище, участвовал в любительских театральных постановках. «Зашли мы… в Обуховский трактир в Черкизове, где были песенники, заказали чаю, два фунта ситного и за 5 копеек селедку, которую насилу съели вдвоем – так она была велика, послушали «Долю бедняка» и «Прощайте, ласковые взоры», которые тогда только что вышли и распевались на всех гуляньях. Послушали, разумеется, за счет других, сами же мы никогда бы не решились истратить на песни по 10 копеек».