Путеводитель 1897 года издания подробно описывает разные части города. По-прежнему хвалят европейский вид Кузнецкого: «Кузнецкий Мост, можно сказать, если не самая лучшая, то самая шикарная улица в Москве; он ближе всех подходит к блестящему Невскому. Тверская, которую обыкновенно сравнивают москвичи с Невским, далеко по богатству и красоте зданий уступает Кузнецкому, и только разве по оживлению улицы можно отчасти согласиться с мнением москвичей».
В Китай-городе все так же тесно: «Особенно трудно проехать переулками, где вечно тянутся ломовики с громадными возами, то наполняя, то очищая многочисленные склады товаров, находящиеся здесь в большом количестве. Немного найдете здесь живописных видов. Все, по недостатку свободы и простора, жмется друг к другу, теснится, и из всего видно, что на первом плане стоит коммерческий расчет, а не красивые виды… Дневное лихорадочное биение жизни к вечеру в Китай-городе сменяется полной тишиной. Это происходит оттого, что здесь, за исключением так называемого Зарядья, почти нет частных квартир; хозяева же торговых заведений и их приказчики живут в других частях города, преимущественно в Замоскворечье»[144]
. О Хитровке сказано лаконично и красноречиво: «Сюда стекается чернорабочий люд для найма в услужение; здесь же около народа вертится и тот неизбежный продукт городской столичной жизни, известный здесь под именами жуликов, громил, карманников, золоторотцев и т. п. названий, красноречиво говорящих о деятельности этих выбившихся из колеи подонков московского населения».Замоскворечье хранит заветы старины, несмотря на стремительное развитие капиталистических отношений: «Потянулись длинные, однообразные улицы с низкими, тоже однообразными, не бьющими на шик своей вычурною архитектурой, но подавляющими своим тяжеловесным видом и однообразием. Это царство московских купцов, наших известных Тит Титычей… царство толстых купчих, от пуховика переходящих к чаю и от чая к пуховику».
Окраины, тяготевшие к Камер-Коллежскому валу, тоже не радовали своим видом: «Маленькие домики, чаще деревянные, огороды, сады и громадные незаселенные пустыри, вот все, чем занята эта местность. Если бы не было раскидано в разных местах заводов и фабрик, напоминающих своим видом о широко развитой столичной промышленности, то эти местности скорее можно было бы принять за неказистые уездные городки, чем за часть первопрестольной столицы».
Театральный критик А. А. Ярцев в 1891 году решил познакомить читателей газеты «Московские ведомости» с бытом и достопримечательностями окраин Москвы. Он совершал путешествия в отдаленные местности, которые местами переходили в дачные, и печатал очерки о своих похождениях. Вот как Ярцев описывал дореволюционное Дорогомилово: «Расположенные в этом районе фабрики, большой проезд по главной улице со Смоленского шоссе, суетливое движение мелкого люда делают Дорогомилово одною из оживленнейших окраин столицы. Население этой пригородной части состоит главным образом из трудового люда: фабричных рабочих, мастеровых, извозчиков, огородников, так называемых мастерков, ведущих самостоятельно маленькие фабрички, и т. п. Уличное движение особенно заметно в праздники, когда отдыхающий простой народ стремится в имеющиеся здесь в изобилии трактиры. За заставой начинается район огородников, обрабатывающих расположенные с левой стороны от большой дороги огороды».
Поклонная гора, которая была гораздо выше нынешнего срытого холмика, производила на зрителя магическое впечатление: «Когда вы стоите на вершине Поклонной горы и озираете белокаменные громады зданий, построенных на живописно разбросанных холмах, вы испытываете совершенно особое чувство. Вы не отводите глаз от поразительно величественной картины, а в воображении вашем рисуются образы из прошлого этого старого города, сплотившего вокруг себя огромное государство… Десятки прочитанных книг по истории города не дадут такого живого впечатления, как вид на Москву с Поклонной горы». Городские пейзажи плавно, без резкого перехода сменялись деревенскими пасторальными картинами.
Жизнь на московских окраинах текла размеренно и неторопливо, лишь изредка ознаменовываясь маленькими радостями. Рабочий день среднего трудяги продолжался 10–12 часов. Свободного времени у мастеровых практически не оставалось. Рабочие Казанской железной дороги жаловались на рубеже веков: «Основными тормозами разумного времяпрепровождения являются… во‑первых, слишком продолжительный рабочий день, который одуряет человека и отнимает у него массу сил и энергии, так что рабочему только впору поесть и спать лечь, если он не хочет изнурять себя долгим бдением и малым сном. Во-вторых, низкая заработная плата заставляет его ютиться по вонючим и многолюдным квартирам, где не только читать, но и мыслей-то собрать с трудом можно, питаться скудной пищей и т. п.»[145]
.