Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова

Датируется по почтовому календарному штемпелю.

Наталья Яковлевна Шабашова (1926–2004) – сотрудник лаборатории по изучению эффективности лечения больных злокачественными опухолями НИИ онкологии им. Н. Н. Петрова, кандидат медицинских наук (1958, тема – «Развитие отечественной хирургии по материалам „Военно-медицинского журнала“ (1823–1885)», деятельный участник Всесоюзного научного общества онкологов; ее многолетняя работа в области реабилитации онкологических больных в 1986 году отмечена Государственной премией СССР.

51. Письмо А. П. Шикмана (Москва) Н. Я. Эйдельману, 6 февраля 1984

Уважаемый Натан Яковлевич!

В исторической библиотеке Татьяна Дмитриевна попросила меня переслать для Вас копию письма, отправленного в редакцию «Литературной газеты» Александром Ратнером и мною. С удовольствием выполняю это поручение и, пользуясь случаем, хочу поблагодарить Вас за последние великолепные, талантливые Ваши книги, – «Большой Жанно», «Грань веков», «Последний летописец».

Статья И. Зильберштейна и ответ «Литгазеты» на Ваше письмо только подтверждают, что Булгарины и Победоносцевы есть во все времена. Невозможно не видеть, как «Литгазета» в данном случае черное называет белым. И нет ли связи этого выступления газеты с известным мне приказом Госкомиздата по книге «Последний летописец»? Чересчур явно, вопреки фактам и логике утверждается чья-то Убежденность. Но сколько бы грязью ни кидали, книги Ваши все равно есть. И жизнь их будет долгой. Как и ранее, буду пропагандировать Вас в школе и в печати.

С искренним уважением,

Анатолий Шикман,

учитель истории и журналист

6 февраля 1984.

Упомянутое письмо А. В. Ратнера и А. П. Шикмана см. на с. 397.

Татьяна Дмитриевна Дмитревич (род. 1941) – зав. учительским читальным залом Государственной публичной исторической библиотеки.

52. Письмо Э. Г. Эркомайшвили (Свердловск) в редакцию «Литературной газеты», 14 января 1984

Товарищи!

Позвольте поделиться своим мнением о полемике в газете за 11 янв. с. г., стр. 4.

С доверием и читательской признательностью всегда относилась к тому и другому литературному имени: Н. Эйдельман и И. Зильберштейн! А вот от страницы, где они оказались рядом, впечатление горькое. Мне кажется, в статье «Подмена сути!» в большой степени произошла «». В результате как-то уже не хочется вникать в разговор о таких высоких материях, как соотношение истины и вымысла в исторической прозе, когда один писатель обвиняет другого немного – немало , как в присвоении себе чужого труда. К предмету дискуссии эти обвинения отношения не имеют: повесть «Большой Жанно» не стала ни лучше, ни хуже от того, в какой мере виновен Эйдельман в истории со статьей о Лермонтове, опубликованной в 1971 году в украинском журнале, – это просто . Однако, справедливые или нет, но сказанные мимоходом и в сноске обвинения чернят имя писателя Эйдельмана в читательских глазах. Психологически для читателя он уже становится неправ, и сама дискуссия как бы отходит на второй план. А жаль: затронутый вопрос интересен не только для оценки повести «Большой Жанно», но и для многих произведений на историческую тему.

Хотелось бы обратить внимание на недоказанность обвинений этического характера. «Прежде не публиковались» – не довод упрекать такого литератора, как Эйдельман: разве ему не могли быть доступны сами

Теперь о предмете спора. И. С. Зильберштейн считает недостатком повести включение в нее многого такого, что, по его мнению, не имеет отношения к реальной биографии Пущина. Действительно ли не имеет? Вот я перечитываю рассказ о Ростовцеве и думаю, как же было бы обидно, если б на месте этой главы оказалось 15 строк – ровно столько отпустил ей И. С. Зильберштейн. И это о рассказе, имеющем нравственный смысл для понимания многих событий 14 декабря. Через отношение к поступку Ростовцева Эйдельман показывает Рылеева, Оболенского – кстати, наиболее близких Пущину людей; помогает понять природу поведения декабристов, их силу и слабость, их беззащитность перед коварством. Наконец, то самое их понимание чести, которое, возможно, роковым образом сказалось на результатах восстания.