Столы на козлах были накрыты такой едой, какую можно назвать словом «трапеза»: пироги со свининой, похожие на обжаренные бастионы, банки с демонически солёным луком, картошка в мундире, утопающая в холестериновом океане сливочного масла. Местные старейшины уже устроились на скамьях и стоически жевали беззубыми ртами с таким видом, будто готовы просидеть тут до утра.
– Приятно видеть, как старики веселятся, – заметила госпожа Флитворт. Смерть поглядел на едоков. Большинство из них были младше его спутницы.
Из густого мрака, докуда не доставал свет костра, донёсся смешок.
– И молодёжь, – спокойно добавила госпожа Флитворт. – В моё время была поговорка про это время года. Как-то вроде… «Пшеницу собрали, амбары полны. Юбчонки задрали, спустили…» Как-то так. – Она вздохнула. – Как летит время, а?
– ДА.
– Знаешь, Билл Дверь, а может, ты и был прав насчёт думать о хорошем. Этой ночью мне намного лучше.
– ДА?
Госпожа Флитворт как бы невзначай глянула на танцпол.
– А девчонкой-то я танцевала хоть куда. Могла всю ночь напролёт плясать. От восхода луны… До захода солнца…
Она развязала ленты, сжимавшие её волосы в тугой пучок, и тряхнула ими, как белоснежным водопадом.
– Думается, вы у нас танцуете, господин Билл Дверь?
– Я ЗНАМЕНИТЫЙ ТАНЦОР, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
В оркестре скрипач кивнул товарищам, сунул скрипку под подбородок и топнул по доскам…
– И-раз! И-два! И-раз, два, три, четыре…
Представьте долину, над которой парит рыжий полумесяц луны. А там, внизу, – круг света вокруг костра.
Тут плясали старые добрые танцы – кадрили, рилы, гопаки и такие хитроумные пляски, что, если раздать танцорам фонари, получилась бы топологическая задача, непосильная современной физике. И даже такие танцы, от которых вроде бы разумные люди начинают орать что-нибудь вроде «Ай-на-нэ!» или «Йих-ха!» и впервые за долгое время не краснеть от этого.
Когда первые павшие выбыли, уцелевшие перешли к польке, мазурке, фокстроту, «Яблочку», а потом к «Груше», «Арбузу», «Дыне» и прочим фруктам. А потом к танцам, в которых люди образуют арку, а другие под ней танцуют – к слову, так в народе отразилась память о казнях. А потом такие танцы, в которых люди образуют круг – это, кстати, так в народе отразилась память о чуме.
И всё это время две фигуры кружили, будто в последний раз.
Скрипач-солист смутно запомнил, что, едва он останавливался переводить дух, из толпы, пританцовывая чечётку, выныривала фигура, и какой-то голос шептал ему в ухо:
– ПРОДОЛЖАЙ. Я В ТЕБЯ ВЕРЮ.
Когда он второй раз замешкался, на половицы перед ним упал алмаз размером с его кулак. А фигурка поменьше плавно отделилась от танцоров и сказала:
– Если твои парни не продолжат играть, Вильям Крантик, я лично всем вам жизнь испорчу.
И вернулась в толчею из тел.
Скрипач опустил глаза на алмаз. На него можно было купить пять любых королевств, какие первыми вспомнятся. Он поспешно загнал его ногой позади себя.
– Что, рука-то уже отваливается? – улыбнулся ему барабанщик.
– Заткнись и играй!
Он вдруг осознал, что на кончиках его пальцев пляшут мелодии, которых сам он в жизни не слыхал. Барабанщик и флейтист тоже это ощутили. Музыка будто лилась в них откуда-то. Они её не играли. Это она играла ими.
– А ТЕПЕРЬ САМОЕ ВРЕМЯ НАЧАТЬ НОВЫЙ ТАНЕЦ.
– Там-там-там-там, тарара-та-рам, – промычал скрипач. Его захватила новая мелодия. Пот лил градом из-под его подбородка.
Танцоры неуверенно закружились, не зная пока, как плясать. Но одна пара двигалась среди них с грацией хищников, полуприсев, сплетя руки и выставив перед собой, словно бушприт смертоносного галеона. На краю танцпола они развернулись, превратившись в вихрь конечностей, казалось, отрицавший человеческую анатомию, и ринулись обратно сквозь толпу.
– Как он называется?
– ТАНГО?
– А это точно законно?
– КАЖЕТСЯ, ДА.
– Потрясающе.
Музыка переменилась.
– А этот я знаю! Это щеботанский танец перед боем быков! Р-раз…
– …И ГОТОВО?
В ритм музыки внезапно понёсся стремительный каскад сухих щелчков.
– Кто играет на маракасах?
Смерть ухмыльнулся.
– МАРАКАСЫ? Я ОБХОЖУСЬ БЕЗ… МАРАКАСОВ.
И вот настал тот час.
Луна на горизонте казалась призраком себя. С другой стороны уже занималась бледная заря нового дня.
Они ушли с танцев.
То, что заставляло оркестр играть без умолку всю ночь, плавно угасло. Музыканты переглянулись. Скрипач Крантик опустил глаза на алмаз. Он никуда не делся.
Барабанщик растирал запястья, пытаясь вернуть рукам жизнь.
Крантик беспомощно посмотрел на измождённых танцоров.
– Ну ладно… – сказал он и в последний раз поднял скрипку.
Госпожа Флитворт со спутником слушали его из тумана, клубившегося вокруг поляны в лучах рассвета.
Смерть узнал этот медленный настойчивый ритм. Он заставлял вспомнить о деревянных фигурках, кружащих сквозь Время, пока не кончится завод пружины.
– ЭТОТ ТАНЕЦ Я НЕ ЗНАЮ.
– Это последний вальс.
– ВРЯД ЛИ ЕСТЬ ТАКОЙ.